Бабушка - [48]

— А что за пророчество вы нам рассказывали, помните, вместе с пророчеством о бланицких рыцарях, о святых Вацлаве и Прокопе?…

— Это, верно, пророчество слепого юноши, — догадалась бабушка.

— Ах, бабушка, мне иногда так страшно бывает, что и сказать не могу; ведь и вы бы не хотели, чтобы чешскую землю разнесли на копытах по свету?

— Глупенькая, разве можно желать такого несчастья!…Все мы каждый день молимся за благополучие чешской земли, нашей матери. Вот если б я увидала, что матушке моей грозит смертельная опасность, могла бы я на это спокойно смотреть?… А что бы с вами было, кабы кто вздумал убить вашу маменьку?…

— Мы бы кричали и плакали, — отвечали в один голос мальчики и Аделька.

— Дети вы еще, — усмехнулась бабушка.

— Нет. Мы бы должны были ей помочь, правда, бабушка? — сказала Барунка, и глаза ее заблестели.

— Так, доченька, истинно так; криком да слезами не поможешь, — говорила старушка, положив руку на голову внучки,

— Но мы еще маленькие, бабушка, какая же от нас помощь? — спросил Ян, который был недоволен тем, что бабушка его не замечает.

— Разве не помните, я вам рассказывала о юном Давиде, который убил Голиафа[73]. Малый тоже способен на многое, если твердо верит в Бога, — запомните это хорошенько. Вот станете большими, поживете на свете, узнаете разницу между добром и злом, встретитесь с соблазнами, искушениями, тогда вспомните вашу бабушку, вспомните, что она вам говорила, когда гуляла с вами… В свое время отказалась я от всех благ, которые сулил мне прусский король; но, по мне, лучше работать до упаду, чем оставить детей без родины. Любите чешскую землю больше всего на свете, любите, как мать свою родную! Усердно трудитесь, будьте для нее хорошими детьми, и пророчество, которого вы так боитесь, не сбудется. Мне уж не дождаться, когда вы станете взрослыми, но я надеюсь, вы запомните, что вам наказывала бабушка, — закончила она взволнованно.

— Я никогда этого не забуду, — прошептала Барунка, пряча лицо в коленях бабушки.

Мальчики ничего не сказали. Смысл бабушкиных слов им был еще недоступен; одна Барунка все поняла. Аделька, прижавшись к бабушке, плаксиво пролепетала:

— Ведь вы не умрете, бабушка?… Нет?…

— Все на свете до поры до времени, милая девочка: пробьет и мой час, — отвечала бабушка, нежно тиская Адельку.

Несколько минут длилось молчание: бабушка задумалась, а дети не смели ее беспокоить. Вдруг над их головами послышалось хлопанье крыльев. Взглянув вверх, они увидели пролетавшую стаю птиц.

— Это дикие гуси, — сказала бабушка. — Они в большие стаи не собираются, летит всегда один выводок. Смотрите, они в перелете придерживаются особого порядка: два впереди, два сзади, остальные рядком, либо вдоль, либо поперек, редко когда полукругом. Галки, вороны, ласточки — те летают большими стаями, несколько птиц впереди — разведчики, высматривают места для остановок. Позади и по бокам летят караульные, которые в минуту опасности защищают самок с детьми: нередко встретятся две враждебные стаи, и начинается битва.

— Какая же битва, бабушка, ведь у птиц нет рук, чтобы держать сабли и ружья? — заинтересовался Вилем.

— Они дерутся своим, природным оружием. Бывает, бьют клювом и крыльями друг друга так сильно, как человек острым оружием. Много их гибнет в таких побоищах…

— Вот дураки, — заметил Ян.

— Эх, милый мой мальчик, люди хоть и разум имеют, а дерутся, случается, из-за самой малости и убивают друг друга насмерть, — отвечала бабушка, вставая с бугорка и приглашая детей домой.

— Смотрите-ка, солнце садится багровое. Быть завтра дождю. — И прибавила, повернувшись к горам: — А Снежка в чепец нарядилась.

— Бедный пан Бейер, каково ему бродить по лесу, — сказал с состраданием Вилем, вспомнив крконошского лесника.

— Во всяком ремесле есть свои трудности. Но уж если изберешь себе дело, должен сносить и хорошее, и плохое, хоть бы даже жизни грозила опасность, — отвечала бабушка.

— Я тоже буду лесником, мне так хочется в лес, к пану Бейеру, — заявил Ян и, пустив змея, понесся вниз с горы, Вилем за ним. Они услыхали звон колокольцев: это пастух гнал стадо с поля домой. Дети любили смотреть на господских коров, в особенности на тех, что выступали впереди стада, с медными колокольцами на шее: колокольцы были подвешены на красных кожаных ошейниках и звенели каждый на свой лад. Казалось, коровам нравилось их украшение: они гордо поворачивали головы из стороны в сторону, а колокольцы им отвечали веселым треньканьем.

Завидев коров, Аделька запела: «Коровы идут, молоко и сливки несут!…» — и потащила бабушку вниз. Бабушка обернулась к Барунке, оставшейся на холме. Та смотрела на горизонт. Западная сторона его представляла чудесную картину. На светлом фоне то выступали темные высокие горы самых причудливых очертаний, то тянулись длинные гребни лесов, то появлялись холмы с замками и часовнями, то на равнине поднимались стройные колонны и арки греческой архитектуры. На самом горизонте пурпурную зарю окаймляли золотистые иероглифы и арабески[74]. Горы, леса и замки расплывались, и на их месте появлялись еще более замысловатые фигуры…Девочке так нравилось это зрелище, что она стала звать бабушку обратно на гору. Но старушка не захотела второй раз лезть наверх и заявила, что ноги у нее уже не молодые. Пришлось Барунке спуститься ко всей компании.