Бабушка - [35]

— Нет, нет, — быстро ответила Барунка, — в передниках у нас цветы. Завтра праздник тела Христова[53]. Мы с Манчинкой понесем венки.

— И я тоже, я с Гелой пойду! — объявила Аделька.

— А нам свечи дадут нести, — воскликнули мальчики.

— Кто это Гела? — спросила графиня.

— Гела — дочка одной знакомой из города, она живет в большом доме, где нарисован лев.

— Надо сказать, где трактир, — наставительно сказала бабушка.

— Ты тоже пойдешь на процессию? — спросила Барунка у Гортензии.

— Конечно, пойду, — отвечала девушка и, усевшись на траву, принялась помогать бабушке и детям вязать букеты.

— Ты никогда не ходила с девочками в праздник тела Христова? — спросила Барунка.

— Нет, впрочем, когда я жила во Флоренции у моей воспитательницы, мне пришлось однажды на празднике мадонны нести венок из роз.

— А кто это мадонна? — полюбопытствовала Барунка.

— Мадонной в Италии называют божью матерь, — пояснила Гортензия.

— А вы, графинюшка, родом из Италии? Из той страны, где стоят наши солдаты? — спросила бабушка.

— Да, но только в том городе, где я родилась, во Флоренции, их нет. Там плетут красивые шляпки из рисовой соломки, вот такие же, как у вас: вокруг, на полях, зреет рис и кукуруза; на холмах растут сладкие каштаны и оливы; повсюду кипарисовые и лавровые рощи, прекрасные цветы, синее безоблачное небо…

— Знаю, знаю, — перебила Барунка, — я такую картину видела в твоей комнате! Ведь правда, Гортензия? Посредине — широкая река, а на берегу реки — большой город. Ах, бабушка, какие там красивые дома и костелы!… На другой стороне все сады и маленькие домики. Около одного из них играет девочка, а возле — сидит старушка. Это барышня Гортензия со своей воспитательницей!…Ведь так ты рассказывала, когда мы были в замке?

Девушка ответила не сразу: она сидела, глубоко задумавшись, руки ее неподвижно лежали на коленях. Потом она глубоко вздохнула: «Oh bella patria! Oh саrа аmiса!»[54] — и прекрасные глаза ее затуманились.

— Что ты сказала, Гортензия? — с любопытством спросила Аделька, нежно прижимаясь к ней. Гортензия положила голову на плечо девочки и дала волю слезам.

— Графиня вспомнила о своей родине и о своих друзьях, — объяснила бабушка. — Вы еще не понимаете, детки, каково человеку расставаться с теми местами, где он родился и вырос. Как бы хорошо ни жилось ему потом, он никогда не забудет прежнего. И вам когда-нибудь придется это испытать… Чай, у вас там родные остались? — обратилась она к Гортензии.

— Насколько я знаю, у меня нет никого на свете, — печально ответила графиня. — Во Флоренции живет моя нянюшка, мой друг Джиованна. Я часто грущу по ней и по моей отчизне… Княгиня, моя вторая мать, обещала скоро со мной туда поехать.

— А как случилось, что госпожа княгиня отыскала вас так далеко? — полюбопытствовала бабушка.

— Княгиня хорошо знала мою мать, они были приятельницами. Отца моего тяжело ранили в битве под Лейпцигом[55], через несколько лет, когда он уже вернулся во Флоренцию и жил на своей вилле, рана открылась, и он умер. Джиованна много рассказывала о нем. Матушка очень грустила и вскоре тоже умерла. Осталась я круглой сиротой. Узнав об этом, княгиня тотчас же приехала в Италию и увезла бы меня, если бы не Джиованна, которая меня любила, как свою дочь. Княгиня оставила меня с Джиованной, отдала в ее распоряжение виллу и все, что в ней было. Джиованна вырастила и воспитала меня. Теперь я живу у княгини. О, я ее люблю так сильно, как любила бы свою родную мать!…

— Да и вас госпожа княгиня любит, словно доченьку, — промолвила бабушка. — Я это хорошо приметила еще тогда в замке. Душа радовалась на вас глядючи…Ох, совсем позабыла рассказать вам о Кудрновых! Вот было радости, когда Барунка передала им ваши деньги! А как самого Кудрну взяли сторожем на господские поля и назначили ему двойную уплату в натуре, они от счастья чуть с ума не сошли. По гроб жизни будут Бога молить за госпожу княгиню и за вас, графинюшка!

— Тебя, бабушка, они должны благодарить: всему причиной твое доброе слово, — возразила Гортензия.

— О, голубка моя, ведь ничего не вышло бы из моего доброго слова, если б не упало оно на добрую почву, не дало бы добрых всходов, — покачала головой бабушка.

Скоро венки были готовы, и бабушка с детьми собралась домой.

— Я провожу вас до перекрестка, — предложила Гортензия. Взяв под уздцы лошадь, щипавшую траву, она повела ее за собой.

— Хотите, мальчики, покатаю вас по очереди? — спросила девушка. Мальчики запрыгали от радости, и Ян в одно мгновение очутился верхом на коне.

— Ишь ты, какой молодец! — воскликнула бабушка, любуясь Яном, ловко державшимся в седле. Вилем хоть и храбрился, а покраснел до ушей, когда Гортензия посадила его на лошадь. Стоило, однако, Яну посмеяться над ним, как он тут же поборол страх. Маленькую Адельку Гортензия тоже прокатила на пони, но сама шла рядом, придерживая ее за юбочку; Аделька была в восторге, а мальчики, громко смеялись, называли сестренку то луковкой, то мартышкой и дразнили, пока бабушка их не остановила.

На перекрестке Гортензия вскочила на свою белую лошадку, опустила синюю юбку на стремена, поправила черную шляпу и махнула детям хлыстиком на прощанье. Услышав громкую команду «Avanti!»