Бабушка - [89]
«Родюхами» у нас называли беременных.
Под конец бабушка становилась посреди зала, который она именовала «передней», растопыривала руки и говорила сама себе доверительно:
— Сходила. Трешницу отдала. А что купила? А ничего не купила.
Ох уж эта трешница, одна и та же трешница! Она была всегда на слуху, ведь она, зеленая и мятая, — словно удостоверение, свидетельство о крепком тыле, об уверенности в завтрашнем дне. Она — возможность опять, как вчера и позавчера, выпить «на троих» бутылку водки за два девяносто семь или три двенадцать, да еще на два захода останется… Она, эта трешница, — заначка на всякий пожарный случай. Ну, на случай, если нежданно «выбросят» те же кости, лелеченский творог или картошку, капусту…
Их ведь тоже просто так, по прихоти внезапной, не купишь, ловить надо.
И вот под вечер того дня, когда уже прошли мимо бабушкиных окон все пьяные («Идет, мыслете пишет», — укоризненно ворчала всякий раз бабушка), когда истопили мы наконец печку и наелись хрустящих, пористых пышек со сладким чаем, когда уже темнеть начало вовсю, я увидел, как возле нашей «бассейны» покуривают с ведрами Риголета и дядя Гена. Они уже оприходовали свои трешницы, взятые у бабушки, а может — даже вместе пили с тетей Зиной, только за деньгами приходили по отдельности, чтобы два раза по трешнице взять. Бугай дядя Гена, как всегда, был в душегрейке и в кепке набекрень, а тощий, жилистый и низкорослый горбун Риголета — непокрытый, в пиджаке на голом теле.
— Ишь ты, жарко ему, — неодобрительно сказала бабушка, глядя в окно. — Разжарел.
До меня доносился глухой бубнеж мужиков, потом в интонациях появились недовольство и угрозы. «Видно, чего-то не поделили», — скажет потом бабушка. Может, даже заспорили после выкуренных папиросок, кому первому наливать воду.
Дядя Гена крутанул рукой и гулко огрел соседа-недомерка ведром по голове. Дядя Риголета покачнулся, глядя осоловело, широкая полоса крови залила его щеку. Он шагнул назад, оступился, казалось, вот-вот упадет, но, собравшись с силами, нанес ответный удар ведром. Попал ребром донышка в висок дяде Гене.
Дядю Гену хоронили через два дня, пришел и участковый дядя Слава, и я помню, как его «проздравляли» с Днем советской милиции. Все соседи собрались в угловой избе у тети Зины, даже тетю Раю позвали. «А как не позвать, коли столько лет рядышком живем и ничего плохого друг от друга не видали?» — говорила тетя Зина. А тетя Рая, неуклюже пытаясь ее утешить, рассуждала вслух: «Вот, вишь ты, Зин, кабы Генка-то твой кепку нормально надел, а не сикось-накось, так, глядишь, и живой бы остался, смягщила бы кепка удар-то, а так — в открытый висок ему попали».
Оказывается, тетя Рая тогда как раз вышла из дому и все видела своими глазами.
Я очутился в этом угловом доме впервые, и был доволен увиденным: не так уж плохо мы с бабушкой живем, оказывается, ничем не хуже людей — у тети Зины и дяди Гены тоже не было ни газа, ни воды, ни белого толчка со сливом. Все как у нас, только у бабушки дом все-таки просторней и вещей в нем старинных больше.
На длинном дощатом столе был рис с медом, сладкие блины, холодец в судочках, много всякой всячины. Петька и Ванька ели за троих, выпучив глаза от счастья: они никогда раньше не видели столько еды, а тетя Зина все приговаривала, гладя их чисто вымытые по такому случаю вихры:
— Ешьте, ешьте дости, не оставляйте свою силу!
Ну в точности как моя бабушка.
Такое изобилие на поминках объяснялось просто: за все платил «убивец и душегуб», этот обычай существовал издревле и служил главным условием «мировой». Каким-то образом Риголета и его тетка Галька собрали денег, чтобы оплатить и похороны, и гроб, и рытье могилы, и памятник, и цветник, и отпевание, и поминки, а потом еще — девять дней, сорок дней, полгода…
По-свойски в качестве выпивки тетя Зина разрешила Риголете выставить самогонку, и тот с большой скидкой договорился с тетей Раей. Толстуха соседка варила самогонку денно и нощно, чтобы всем хватило на поминках, да еще с собой ведь мужикам раздать надо на опохмелку.
Я сидел у бабушки на коленях, рядом со мной — Пашка и Ленька Князевы, чтобы не было мне одиноко пить кисель из большого чана. Кисель был жидкий-прежидкий и очень сладкий, он походил на компот, только без ненавистных мне дряблых и размокших яблок, а потому — вполне себе ничего. Вот тетя Света о чем-то болтает с тетей Машей Плясухой, Андрюшка Казьмин сидит в костюме, а не в своих трущихся джинсах, дядя Витя с дядей Сережей курят и обнимаются, тетя Рая знай накладывает себе холодец в железную миску и нахваливает его тете Даше Беденко, а дядя Митя помогает тете Зине таскать на стол новые бутылки с самогонкой. Были еще какие-то люди, некоторых я где-то когда-то видел.
Риголета сидел напротив, лил пьяные слезы:
— Мы с Генкой, бывало, бутылку возьмем…
— Ладно тебе, Риголета, не плачь, всяко бывает, бес попутал, — утешали несчастного мужика соседи.
Никто не «страмил» Риголету, даже заплаканная тетя Зина: что уж тут поделаешь, ну, выпимши были мужики, известное дело — праздник.
Участковый дядя Слава раскраснелся больше обычного, граненый «губастый» стакан утопал в его огромной ручище, он расстегнул форменный китель, и стала видна черная от пота майка. Звучно рыгнув, дядя Слава счел своим долгом поучить Риголету уму-разуму:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, – посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то – в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!» Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины.
19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.
Мало кто знает, что следствие по делу о похищении в 1904 году величайшей реликвии Руси – Казанской иконы Божией Матери – не закрыто по сей день. Оно «втихомолку» продолжается, причем не только в нашей стране, но также в Европе и США. Есть ряд авторитетных мнений, что чудотворный образ цел и невредим. В предлагаемом документальном расследовании перед читателем предстанет полная картина «кражи века».
Георгий Степанович Жженов долгие десятилетия искал того негодяя, который своим доносом отправил его в сталинские лагеря. И – нашел… «Лучше бы я не знал, кто это был!» – в сердцах сказал мне Жженов незадолго до смерти.
Загадочная жизнь и гениальные расследования Аркадия Францевича Кошко, величайшего сыщика Российской Империи.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.
В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.