Бабуин мадам Блаватской - [106]

На другом полюсе культурной и политической жизни находились Джейн Хип и ее компаньонка Маргарет Андерсон. Они были редакторами влиятельного журнала "Литл ревью". Этот радикальный журнал, основанный Андерсон в 1914 г. — в золотой век литературных журналов, — поначалу анализировал политику и литературу с чрезвычайно левых позиций. Но после того, как Андерсон в 1916 г. познакомилась с Хип, в нем появились статьи о религии и морали. Под влиянием Гурджиева дела общественные уступили место проблемам личного развития. Хип была женщиной с сильным характером, она поддерживала Маргарет в трудные времена и помогла сохранить журнал во время Первой мировой войны. Связи с Приере еще более упрочились, когда там после развода родителей поселились племянники Андерсон — Том и Фриц Петерсы. Интерес Хип к Работе еще больше усилился после знакомства с бывшей любовницей Метерлинка, Жоржеттой Леблан, ставшей верной ученицей Гурджиева, и все три стали лидерами лесбийского отделения Работы, функционировавшего в основном в Париже 1930-1940-х годах[263].

Самым полезным человеком из круга американских писателей и интеллектуалов стал Джин Тумер, не совсем удачливый писатель, единственный опубликованный роман которого "Трость" (Саnе) (1923) произвел определенный резонанс в обществе. В течение нескольких лет он оставался преданным последователем Гурджиева, предоставляя ему деньги и находя новых учеников. Другим источником средств была уже упоминавшаяся Мейбл Лухан. Она увлекалась каждым новым предприятием и с энтузиазмом включалась в деятельность, являя собой странный контраст со своим мужем — невозмутимым индейцем Тони. Хотя ее попытка сблизить Д. Г. Лоуренса с Гурджиевым и закончилась неудачей, она отнюдь не убавила в ней интереса к Гурджиеву, возможно, потому что была очарована Тумером.

Через Тумера щедрая Мейбл даже предложила свое ранчо в Таосе для размещения института Гурджиева и 15 000 долларов на расходы. Гурджиев, что для него характерно, отказался от ранчо, но деньги принял — он собирался истратить их на публикацию своих будущих сочинений. Некоторое время спустя он решил приобрести и ранчо, но было уже поздно: один из последователей Успенского организовал институт в Мексике. Впрочем, представить Гурджиева среди кактусов почти невозможно.

Большинство контактов осуществлялось через Орейджа, который после отъезда Гурджиева в Париж сам стал своего рода Учителем. Он проповедовал идеи Гурджиева, но по-своему. По характеру, с одной стороны, Орейдж походил на Успенского интеллектуал-самоучка, со страстью к порядку и организованности. Наподобие того, как Успенский переработал идеи Гурджиева в логическую Систему со строгой иерархией понятий, Орейдж выстроил идеи Учителя в ясную схему, которую он излагал ученикам в своей группе [264]. С другой стороны, Орейдж походил на Гурджиева гипнотическими способностями и желанием доминировать над окружающими, посредством очарования или воли, хотя ему и недоставало устойчивости Гурджиева. Именно Орейдж и Успенский в 1920-х годах познакомили мир с Гурджиевым.

Орейджу пришлось сыграть критическую роль после того, как дни краткой славы Приере подошли к концу. В июле 1924 г., вскоре после возвращения из Америки, с Гурджиевым приключилось странное происшествие по дороге из Парижа в Фонтенбло. Гурджиев водил машину тем же манером, как жил[265]. Когда бы он ни решал совершить поездку, он обязательно собирал компанию спутников, грузил автомобиль доверху багажом, и все отправлялись в Виши, Ниццу или в горы, где легко могли стать жертвой несчастного случая, поскольку за рулем сидел сам Гурджиев. Он отказывался останавливаться у перекрестков или следить за расходом бензина. Если бензин все-таки заканчивался и машина останавливалась, один из спутников шел в ближайшую мастерскую и приводил механика, потому что водитель настаивал на том, что случилось механическое повреждение. Если лопалась шина, то ставили запасное колесо, но нового запасного не брали, и следующее проколотое колесо приходилось чинить или заменять прямо на дороге. Иногда они теряли направление либо поворачивали не туда, куда следовало. Автомобиль останавливался, и пассажиры долго препирались между собой, а Гурджиев сидел и молча смотрел на них. Прибыв в пункт назначения после закрытия всех гостиниц, путешественники стучались в двери лучшего отеля, и Гурджиев настолько очаровывал заведующего, что тот заказывал им обильный ужин, на котором произносились многочисленные тосты и раздавались чаевые официантам. Через несколько дней вся компания грузила вещи и отправлялась в обратный путь со всеми неизбежными приключениями.

Но на этот раз Гурджиев был в машине один. До сих пор неизвестно (и наверняка никогда не станет известно), что случилось на самом деле, но этот таинственный эпизод играет важную роль в мифологии Гурджиева. Посреди недели Учитель часто посещал Париж, где он снимал квартиру, оставляя Приере на попечение своей преданной последовательницы мисс Этель Мерстон, англичанки португальско-еврейского происхождения, которая позже стала ученицей Шри Рамана Махариши