Бабочка - [54]

Дурак, ясное дело. Зато, каким же счастливым дураком я был, когда моя Бабочка прошептала мне, что любит, даже во сне потянулась ко мне.

Правда, я снова попытался взяться за ум. И последние три дня почти не бывал дома: уезжал до того, как она вставала, а приезжал уже после полуночи. И только ночами продолжал заглядывать к ней в комнату, хоть теперь и не позволял себе приближаться к кровати.

А сегодня – устал бегать. Решил, что надо еще раз с ней поговорить. Откровенно и честно. Еще раз объяснить моей Бабочке то, сколько перед ней в жизни путей, сколько возможностей. Напомнить, что для всех – мы родные люди, и об этом не стоит забывать. Да и просто, настоять на том, чтобы она хорошенько подумала и попыталась отстраненно посмотреть на свои ощущения. Ведь Света у меня умная.

Скажу честно, несмотря на все свои чувства и желания, в тот момент я все еще не сомневался – ее отношение ко мне несерьезное и надуманное, и скоро Света его перерастет. Потому, готовый воплотить в жизнь эти планы, я вернулся довольно рано, еще не было и пяти вечера. И пошел к комнате, которую, если верить начальнику моей охраны, Бабочка облюбовала в качестве зала для танцев в последние три дня. Не то, чтобы я полностью одобрял идею возвращения к тренировкам, не был уверен, что Бабочка для этого достаточно поправилась. Но врач, которому я позвонил, едва охрана мне об этом доложила, дал добро. Вот и я не вмешивался. А сейчас даже захотелось стать и тихонько понаблюдать за ее тренировкой. Раньше, когда Света начала ходить на танцы, я, во время своих нечастых визитов, всегда сам отвозил ее на занятия, и стоял, наблюдая, как она отрабатывает какие-то пируэты, движения. Когда же я уезжал, Бабочка часто отправляла мне записи с тренировок или конкурсов – и я их просматривал. Было что-то волшебное в наблюдении за тем, как ее движения становились все более уверенными, отточенными, плавными. У меня по-хорошему захватывало дух, когда я наблюдал за танцами Бабочки в последние годы. Кто-то мог бы сказать, что она просто упорна и прилежно работает, но таланта у нее к этому нет (как однажды заявила мне ее преподаватель, пока двенадцатилетняя Света разминалась). Видит Бог, я чуть не придушил эту пигалицу. Пригрозил, что если она додумается сказать такое ребенку – серьезно пожалеет. Мне плевать было на ее «профессиональное» мнение. Главное, я видел – когда Света танцует, она будто летать начинает. В каждом ее движении виделось и ощущалось такое удовольствие и радость от танца, какое никакой талант не подарит.

В последний раз я следил за ее тренировкой, когда заставил Бабочку вернуться к любимому увлечению в этом августе. Так что сейчас собирался с удовольствием понаблюдать за ней. Да и потом, существовал в моем решении определенный расчет – после танцев у Светы всегда было великолепное настроение. И я собирался этим воспользоваться.

Однако то, что предстало моим глазам, стоило открыть двери, из-за которых звучала музыка, заставило меня забыть обо всех этих мыслях и расчетах. Это зрелище сбивало с толку и выбивало дух. А так же начисто сметало все здравые решения, которые я принял. Зато так взбудоражило мозг и тело, что на какие-то мгновения я застыл на пороге, ошеломленно глядя на Свету.

Наверное, весомую долю в моей реакции сыграло то, что все эти дни я упрямо пытался убедить себя – она ребенок. Она все еще ребенок. И тот срыв, та моя ненормальная реакция, поведение и желание – мои бзики и проблемы. Я знал, что все не совсем так. Но все равно твердил это себе круглыми сутками. Но то, что я видел сейчас – растоптало все эти убеждения.

Она не была ребенком. И как бы я ни хотел себя заново убедить в этом, как ни старался самообмануться – после подобного зрелища такой фокус у меня никогда уже не выйдет.

Моя Бабочка танцевала. Да.

Но танцевала такие танцы, которых я никогда в ее исполнении не видел. И, видит Бог, меньше всего хотел бы увидеть еще полгода назад, скорее предпочел бы себе глаза выдрать. А сейчас – не мог отвернуться. Даже не моргал.

Я понимал, что именно вижу. Блин. Не из лесу же вышел. И не из какой-то глухой деревни. И не первый раз любовался на стриптиз. Но елки-палки! Это же моя Бабочка…

Честно говоря, глядя на ее движения, на то, как изгибается под музыку ее тело, облаченное лишь в короткий топик, оголяющий живот, и лосины – у меня взрывался мозг. В прямом смысле. Не оставалось умных и правильных мыслей. Ничего, кроме четкого знания, что это – моя женщина. Все в ней – только мое! И этот живот… Ладно, признаюсь, я бредил им не меньше, чем ощущением прикосновения к волосам, к шее Светы. Не знаю, может ли быть фетишем часть тела, но я определенно дурел от ощущения, когда накрывал ладонью, пальцами ее живот. Когда гладил, ощущая пупок. Как же мне хотелось повторить этот путь языком, губами, кто б знал!

Света меня пока не увидела. Она продолжала самозабвенно танцевать, плавными движениями словно обвиваясь вокруг стула, которым, очевидно, пыталась себе компенсировать отсутствие шеста.

И вот тут, на этой мысли, на фоне дикого желания, пульсирующего сейчас не только в моем паху, но даже в черепе, меня накрыло еще одной мыслью, вызвавшей просто дикую ярость.