Бабье лето - [28]

– Все должно происходить не так, Вирджиния, – пытался остановить ее Болтон.

– Именно так. Разве ты не понимаешь, Болтон? Дело не только во внешности. Ты молодой и сильный, – в отчаянии произнесла Вирджиния.

– Как и ты, – не слушая ее, возразил Болтон.

– Нет. Я уже в том возрасте, когда у женщин возникают проблемы со здоровьем. Я не хочу взваливать на тебя что-либо подобное, – протестовала Вирджиния.

– У тебя проблемы со здоровьем, Вирджиния? – искренне удивился он.

– Нет, – ответила она.

– Ну вот и хорошо, и не кличь беду… Как бы то ни было, большинство женщин живут дольше своих мужчин. Так что мы равны по возрасту, – уверенно заявил он.

– Я не кличу беду, просто я реалистка, – сказала Вирджиния.

– Нет, ты пессимистка, – не согласился Болтон.

– Кто-то из нас обязан быть пессимистом, – кивнула она.

Внезапно он рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – обиделась Вирджиния.

– Ты. Поскольку ты творческая личность, то любой пустяк способна превратить в драму, а иногда даже в мелодраму. – Он крепко обнял ее. – Я никогда с тобой не соскучусь.

– Рада, что хоть на это гожусь. – Потребовалось героическое усилие, чтобы голос у нее не дрогнул. Если она сейчас же не уйдет отсюда, то зарыдает, как дитя.

– Ты прекрасна, Вирджиния, – шептал Болтон. Он целовал ее волосы, ее брови, щеки, губы. – Ты самая красивая женщина на свете.

Ей ничего не стоило дать себя соблазнить, ничего не стоило забыть все, кроме чувств, которые он в ней возрождал.

– Не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо.

– Ты этого не хочешь? – спросил он.

– Ты ведь знаешь, что хочу. – Она попыталась высвободиться из его объятий, но он крепко держал ее.

– Не борись со мной. Не борись против нас, – потребовал Болтон.

– Нас не существует. О, Болтон, разве ты не понимаешь… наша любовь невозможна… – Она не хотела воспринимать всерьез его слова.

– Ты меня любишь, Вирджиния? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Я этого не говорила. – Его быстро промелькнувшая улыбка разбила ей сердце. – Хорошо. Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.

– Меняет, Вирджиния. Любовь делает невозможное возможным, – упорствовал он.

Она покачала головой, но он приложил палец к ее губам, не дав ей возразить.

– Разве ты не знаешь, что когда двое людей любят друг друга, то нет проблемы, которую они не смогли бы решить? – Он улыбнулся. – Ты ведь об этом пишешь.

– Это беллетристика, – прошептала она.

– Жизнь недалека от искусства, – проговорил он.

– Но жизнь не искусство. Жизнь реальна, а я не хочу стать причиной твоих страданий, – сопротивлялась она.

– Если выйдешь в эту дверь, то станешь, – упрямо заявил он.

– Нет, Болтон, стану, если не выйду в эту дверь. – Когда он начал протестовать, она закрыла ему рот ладонью. – Не говори, пожалуйста, больше ни слова. Ты все равно не сможешь изменить моего мнения.

Они все еще стояли так близко друг к другу, что ей стало невыносимо жарко. Она не знала, вызвано ли ее состояние жаром, исходящим от камина, не по сезону теплой погодой или возрастом. Он слегка подвинулся, и их бедра соприкоснулись. Она чувствовала его тепло и его возбуждение. Если она сейчас не уйдет, то не добьется своего.

Она подняла к нему лицо, и он увидел непреклонность в ее глазах.

– Что бы ты ни делал, Болтон, я не изменю своего мнения, поэтому, пожалуйста… позволь мне уйти с достоинством.

Доживи Вирджиния до ста лет, она и тогда не забудет, как он стоял посреди комнаты в блеске огня, все еще горевшего в камине. Его лицо было непроницаемым, но глаза…

Она вздохнула. Он страдал – это было видно, – и Вирджиния отвернулась, не в силах видеть его муки.

Воздух в комнате, казалось, переполняли страсть и отречение, любовь и страдание. Вирджиния не могла больше вынести этого, но и не могла покинуть Болтона.

Кольцо его рук превратилось в стальной обруч. Он мог удержать ее, если бы захотел. Она почти желала этого. Она почти желала оказаться у него в плену и заниматься с ним любовью, и чтобы были только они вдвоем, и чтобы ничто не мешало их чувствам.

Внезапно он ее отпустил.

Она хотела сказать что-нибудь напоследок, что-нибудь доброе и мудрое, что поддержало бы их обоих, но не смогла подобрать слов. Она беспомощно стояла перед ним, теребя пояс халата.

Он не двигался, ничего не говорил. Наконец она решила, что единственное подходящее слово – это «прощай». Должно быть, он прочел ее мысли, потому что поднял руку не просто прося, а требуя молчать.

А вот его слова были изменчивы, как ручьи, петляющие сквозь лес, музыкальны, как песни птиц, приветствующих зарю, и прекрасны, как самые изысканные стихи. Ей не нужно было знать его язык, чтобы понять, о чем он говорит.

Болтон Грей Вульф говорил ей о своей любви на древнем языке своего народа. Красота и боль, звучавшие в его словах, разрывали ей сердце на части, и Вирджиния так и стояла, завороженная, зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, пока он не закончил свою элегию. Когда же воцарилась тишина, она снова открыла глаза и встретила его пристальный взгляд.

– Уходи скорее Вирджиния, пока я не передумал, – печально проговорил он.

В жизни не было ничего труднее, чем повернуться к нему спиной.

«Не оглядывайся назад, не оглядывайся назад», – приказывала она самой себе.