Бабье лето - [50]

— Нет, мы называем его асперский хуторянин, — ответил тот.

Я увидел, что этот человек ничего больше не знает о моем гостеприимце, который не очень-то и занимает его, и потому отказался от дальнейших расспросов.

Мне встретилось еще несколько человек, от них я получил тот же ответ. Все относили дом в саду к асперскому хутору, а не хутор к дому. Поэтому я решил прекратить расспросы, пока не нападу на человека, от которого можно ждать более толкового ответа.

Поскольку названия «асперский художник» и «асперский хутор» мне не понравились, я пока что мысленно назвал дом, где так усердно пестовали розы, домом роз.

Но никто, кого я мог бы еще расспросить, мне больше не встретился.

Продолжая свой путь, я перебирал в мыслях впечатления последнего дня. Меня радовало, что в этом доме я застал такую чистоту, такой порядок, какие видел дотоле лишь в доме моих родителей. Я вспоминал все, что показал и сказал мне старик, и теперь мне казалось, что тогда я мог бы гораздо лучше вести себя, лучше отвечать на некоторые речи и вообще говорить гораздо лучше.

Эти мои размышления были прерваны. Пройдя по дороге около часа, я вышел к углу букового леса, о котором мы позавчера вечером говорили. Лес этот относится к владениям моего гостеприимца, и там я когда-то зарисовывал раздвоенный бук. Дорога у леса становится немного круче и поворачивает за его угол. Когда я дошел до этого поворота, мне встретилась коляска, медленно спускавшаяся на тормозах. Ехала она медленнее обычного, наверное, потому, что ее седоки взяли за правило осторожность. В открытой, с откинутым ввиду прекрасной погоды верхом коляске сидели две женщины, пожилая и молодая. На обеих были вуали, спускавшиеся со шляп на плечи. У старшей вуаль покрывала лицо, которое, однако, поскольку вуаль была белая, немного проглядывало. Младшая откинула вуаль с обеих сторон, открыв лицо воздуху. Взглянув на дам, я снял шляпу в знак почтительного приветствия. Они любезно поблагодарили, и коляска проехала мимо. Коляска все ниже спускалась с горы, а я думал, что нет, пожалуй, лучшей натуры для рисования, чем человеческое лицо.

Я смотрел вслед коляске, пока она не скрылась за поворотом. Потом пошел по опушке вперед и вверх.

Через три часа я взобрался на холм, с которого можно было оглядеть местность, откуда я пришел. С помощью вынутой из мешка подзорной трубы я ясно увидел белую точку дома, где провел последние две ночи, а за домом виднелись воздушные горы. Как мала была эта точка в огромном мире!

Вскоре я пришел в селение, где, поскольку до сих пор нигде не останавливался, собирался пообедать, хотя солнце еще не совсем достигло зенита.

В этом селении я снова спросил о владельце белого дома, описав, как мог, и дом, и его местоположение. Мне назвали человека, занимавшего когда-то высокие государственные посты. Но назвали мне два имени — барона фон Ризаха и некоего господина Моргана. Как и прежде, я был в неведении.

На другой день утром я вышел к горной гряде, которая была целью моего похода и куда я решил перебраться через равнину с другой горной гряды. В полдень я дошел до того постоялого двора, где собирался поселиться. Мой чемодан был уже там, и мне сказали, что меня ждали раньше. Я назвал причину моего опоздания, устроился в комнате, мною заказанной, и приступил к делам, заняться которыми назначил себе в этой части гор.

6. Гость

На новом месте я оставался довольно долго. Работа, рождая все новые задачи, требовала продолжения и не отпускала меня. Позднее я еще дальше уходил в глубь горной долины и затевал дела, которых вовсе и не намечал на это лето.

Поздней осенью я вернулся к своим родным. На этот раз все было так же, как при каждом моем возвращении домой. Когда я покидал горы, листья кленов, берез и ясеней не только давно опали, но успели приобрести грязно-черный цвет, напоминавший уже не детенышей веток, какими они были летом, а питательную почву для новых растений, в какую они превратятся зимой. Жители горных долин и отлогостей, которые при случае разводят огонь во всякое время года, теперь поддерживали его в своих печах, чтобы согреться, весь день, а ясными утрами на горных лугах блестел иней, и зелень папоротников превратилась в какую-то сухую ржавчину. Но когда я вышел на равнину и горы на ее краю маячили уже синей каймой, когда наконец спускался к нашей столице по широкой реке, меня овевал такой мягкий и теплый воздух, что я подумал, что слишком рано покинул горы. Но дело было лишь в разнице между метеорологическими условиями в горах и далеко от них в низменностях. Когда я сошел с судна и подошел к воротам родного города, акации были еще одеты листьями, на обводные стены и на дома падал теплый солнечный свет, и в послеполуденные часы разгуливали красиво одетые люди. Приятный красноватый и синеватый цвет винограда, который продавали у ворот и под ними, напомнил мне веселые осенние деньки моего детства.

Я пошел по прямой улице, свернул в переулок-другой и наконец оказался перед хорошо знакомым домом и садом.

Поднявшись по лестнице, увидев мать и сестру, я первым делом спросил о здоровье и благополучии моих родственников. Все обстояло превосходно, мать уже позаботилась об уборке моих комнат, все было вытерто, вымыто и на своих местах, словно меня ждали именно в этот день.