Бабье лето - [48]

Во время этого разговора мы подошли по коридору, где находились комнаты для гостей, к квартире Густава. Мой гостеприимец, спросил, не хочу ли я сейчас осмотреть ее, и мы вошли внутрь.

Квартира эта состояла из двух комнат, кабинета и спальни. В обеих, что редко увидишь в таких комнатах, царил порядок. Меблировка же была очень простая. Книжные шкафы, письменные и чертежные принадлежности, стол, шкафы для одежды, стулья и кровать. Юноша чуть ли не покраснел, когда в его квартире оказался незнакомый человек. Мы вскоре удалились, и мальчик отвесил нам такой же легкий, изящный поклон, какой я отметил еще вчера, — ибо не собирался сопровождать нас дальше, а хотел остаться у себя в комнатах, где его ждала работа.

— Теперь вы можете взглянуть и на комнаты для гостей, — сказал мой провожатый, — тогда вы совершите полный осмотр помещений нашего дома.

Я согласился. Он вынул из кармана серебряный колокольчик и позвонил.

Вскоре появилась служанка, у которой он попросил ключи от комнат. Она принесла связку их на кольце, с которого можно было снять каждый в отдельности. На каждом был выгравирован номер соответствующей комнаты. Отпустив служанку, мой гостеприимец стал открывать мне одну комнату за другой. Все они были совершенно одинаковы: одинаковых размеров, в каждой по два окна и такая же мебель, как в моей комнате.

— Видите, — сказал он, — не такие уж мы нелюдимы, и, устраивая дом, рассчитывали на гостей. При крайней необходимости можно приютить и больше гостей, чем по числу комнат, поместив в каждой по два человека и заняв другие комнаты главным образом первого этажа. Но за все время существования этого дома такой крайней нужды не случалось.

Когда мы подошли к восточной стороне дома, прямо противоположной той, где находилась его квартира, он открыл одну из дверей, и мы вошли не в одну комнату, как до сих пор, а в три очень благоустроенные, приглашавшие приятно пожить в них. Первая была комната для слуги или, скорее, служанки, ибо выглядела в точности так же, как комната, где жили девушки моей матери. Здесь стояли большие платяные шкафы, завешенные зеленым ситцем кровати и разбросаны были такие же предметы, как в девичьей моей матери. В двух других покоях таких предметов, правда, не было видно, напротив, там царил образцовый порядок, и все же вид этих комнат заставлял заключить, что они предназначены для женщин. В первой была мебель красного дерева, во второй — кедрового. Везде стояли мягкие кресла и красивые столы. Полы были покрыты мягкими коврами, пилястры — зеркалами, кроме того, в каждой комнате было еще подвижное туалетное зеркало, у окон стояли рабочие столики, а в углу каждой комнаты находилась кровать, наглухо закрытая белым пологом. В каждой комнате было по столику для цветов и на стенах висели картины.

Когда я осмотрел эти покои, мой провожатый, нажав на ручку, отворил скрытую обоями потайную дверь и провел меня через четвертую маленькую комнату с одним-единственным окном. Комнатка эта была очень хороша. Она была сплошь обита нежно-розовым шелком с узорами чуть более темного цвета. По этой розовой стене шла мягкая скамья, обитая светло-серым шелком, отороченным бледно-зеленой тесьмой. Стояли здесь и такого же рода кресла. Серый с серым же узором шелк приятно светился на фоне красноватых стен, создавая такое же впечатление, как от сочетания белых и красных роз. Зеленые полоски напоминали зеленую листву роз. В одном из задних углов комнаты был камин тоже серого, только более темного цвета, с зелеными полосками на карнизах и очень узкими золотыми кантами. Перед мягкой скамьей и креслами стоял стол, доска которого, из серого мрамора, была того же оттенка, что и камин. Ножки стола и кресел, как и оправы скамьи и других предметов, были из прекрасного, фиалкового амарантового дерева, но такой, благодаря выделке, легкости, что дерево ничего не подавляло собой. У окна, окаймленного серыми шелковыми занавесками, которое сквозь зеленые своды деревьев глядело на далекие горы, стояли столик того же дерева, а также мягчайшее кресло со скамеечкой, словно бы предназначенные для того, чтобы здесь отдыхала женщина. На стенах висели четыре совершенно одинаковых по величине олеографии в одинаковых рамах. Пол был покрыт тонким зеленым ковром, простой цвет которого лишь чуть-чуть отличался от зеленого цвета тесьмы. Это была как бы лужайка, над которой парили краски роз. У каминных щипцов и других прикаминных орудий были золоченые ручки, на столе стоял золотой колокольчик.

Ничто в этой комнате не указывало на то, что в ней кто-то живет. Ни один предмет мебели не был сдвинут с места, на ковре не было видно ни одной складки, на занавесках ни малейшей помятости.

Дав мне время подивиться всему этому, мой провожатый снова отворил потайную дверь, которая была незаметна внутри комнаты, и вывел меня наружу. В комнате роз он не промолвил не слова, я тоже. Когда мы обошли другие комнаты и он их запер за нами, он опять-таки ничего не сказал о назначении той квартиры, и спрашивать я, естественно, об этом не стал.

Когда мы вышли в коридор, он сказал:

— Вот вы и увидели весь мой дом. Проходя когда-нибудь мимо или вспомнив о нем где-нибудь вдалеке, вы сможете сразу представить себе, каков он внутри.