Бабье лето - [203]
— Это Наталия, милая Клотильда, — сказал я, представляя друг другу девушек, — Наталия, которую я люблю так же, как тебя.
— Нет, больше, чем меня, и так оно и должно быть, — возразила Клотильда.
— Будь моей сестрой, — сказала Наталия, — я буду любить тебя, как сестру, я буду любить тебя всем сердцем.
— Я тоже говорю тебе «ты», — отвечала Клотильда, — я люблю брата, как саму себя, и так же буду любить тебя.
Девушки снова обнялись и поцеловались.
Когда мы сели за стол, я сказал Наталии:
— А меня вы вообще не приветствуете.
— Вы же знаете, — отвечала она, ласково посмотрев на меня.
Пошел более общий разговор о том же предмете.
Обе женщины не могли наглядеться друг на друга и то и дело брали друг друга за руки.
Когда наконец перешли к другому предмету и зашла речь о поездке, об ее приятных и неприятных сторонах, отец сказал, что мы все еще в дорожной одежде, что нам нужно удалиться, и спросил, когда он будет иметь честь снова представиться Матильде.
— Не надо представляться, — отвечала она, — а просто приходите, когда пожелаете.
— Итак, через два часа, — отвечал отец.
Мы пошли в свои комнаты, и отец велел нам одеться в нарядное платье. Через два часа они с матерью, оба по-праздничному одетые, пошли к Матильде, с которой им нужно было поговорить. Матильда приняла их в большой гостиной, и отец попросил для меня руки Наталии.
Через несколько минут были приглашены туда Наталия, Клотильда и я, и Матильда сказала:
— Господин и госпожа Дрендорф попросили твоей руки для своего сына.
Наталия, стоявшая в таком парадном платье, в каком я ее до сих пор ни разу не видел, отчего она показалась мне чуть ли не незнакомой, взглянула на меня со слезами на глазах. Я подошел к ней, подвел ее к ее матери, и мы сказали несколько слов благодарности. Она ответила очень любезно. Затем мы подошли к моим родителям и поблагодарили их тоже, и те тоже ответили нам любезно. Клотильда чувствовала себя в своем праздничном наряде очень скованно, как, впрочем, и все остальные. Мой отец разрядил натянутость, подойдя к столу, на который уже поставил какой-то ящичек. Он взял этот ящичек, приблизился к Наталии и сказал:
— Дорогая невеста и будущая дочь, вот небольшой подарок, но с ним связано одно условие. Вы видите, что замок обвязан ниткой, а на этой нитке — печать. Не разрезайте нитку до вашего бракосочетания. Причину моей просьбы вы тогда увидите. Согласны ли вы любезно ее исполнить?
— Благодарю вас за вашу доброту, — отвечала Наталия, — и это условие выполню.
Она приняла ящичек из рук отца. Моя мать и Клотильда тоже преподнесли ей подарки, а Матильда и Наталия, принеся свои подарки из соседней комнаты, одарили ими мою мать, Клотильду и отца. Мы с Наталией ничего друг другу не дали. Затем мы уселись вокруг стола, и начались задушевные разговоры. Под конец Матильда сказала:
— Итак, союз, который заключили сердца наших детей, скреплен и согласием родителей. День этого соединения навеки может быть назначен по вашему желанию и нашему усмотрению. Не будем говорить об этом сейчас, а посовещаемся и придем к согласию позднее.
После этих слов мы разошлись по своим комнатам.
Торжественные наряды были теперь сняты, и началась та жизнь в гостях, какая обычно бывает в таких условиях и особенно при начале столь близких отношений. Матильда постепенно показывала отцу и матери замок, сад, хутор, поля, луга и леса. Показала она им и все покои дома: гостиную, комнату со старинной мебелью, картины и все, что только было в замке. Она ходила с ними в сад к липам, ко всем плодовым деревьям, к клумбам, в грот с нимфой фонтана, к стене плюща, ко всем садовым посадкам. Точно так же было самым доскональным образом осмотрено все, относившееся к сельскому хозяйству. Под вечер, когда солнечные лучи светили мягче на цветущую землю, совершались общие прогулки по какой-либо части окрестностей. Не раз проходили мы всю длину окружной дороги, и родителям нравился этот путь, позволявший свободно и быстро передвигаться в хмурые дни и зимой. Отец никак не мог на все нахвалиться и нарадоваться. Матильда и мать подолгу и всегда очень дружески говорили о чем-то, наверное, они обменивались мнениями насчет нашего жилья и благоустройства. Наталия и Клотильда были почти неразлучны, они сдружились, сблизились, и часто, когда мы возвращались в замок, ходили еще вдвоем по глухим дорожкам сада и тропинкам ближайших полей.
— Видишь, Клотильда, я не мог привезти тебе портрета Наталии, потому что его не было, а теперь она перед тобою сама.
— И это много приятнее, чем любой портрет, — отвечала сестра, — но портрет все-таки нужно сделать, чтобы позднее знали, какова она была в эти годы.
Восемь дней Матильда не отпускала нас из Штерненхофа, и каждый день был занят чем-нибудь приятным. На девятый день начали готовиться ко всеобщему отъезду в дом роз. Матильда и мои родители поехали в нашей карете. Наталия, Клотильда и я — в коляске Матильды.
Когда мы подъезжали к холму, отец едва сдерживал свое любопытство. Я видел, как он часто вставал в карете и озирался. Над отдаленными лесами проходили полосы дождя, солнечные блики ложились золотыми пятнами на холмы и равнины, а с высоты ласково глядел вниз дом моего гостеприимца. Хотя при нашем отъезде из города там все уже цвело, в окрестностях дома роз, несмотря на время, которое мы провели в дороге и в доме Матильды, деревья не только продолжали цвести, но были в самом цвету. Ибо места эти находились значительно выше города. Часть озимых поднялась на холме в полный рост, другая часть подрастала, а яровые только всходили, и кое-где видна была еще бурая земля.
Предлагаемые читателю повести и рассказы принадлежат перу замечательного австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера, чья проза отличается поэтическим восприятием мира, проникновением в тайны человеческой души, музыкой слова. Адальберт Штифтер с его поэтической прозой, где человек выступает во всем своем духовном богатстве и в неразрывной связи с природой, — признанный классик мировой литературы.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.