Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861) - [3]

Один из наиболее значимых выводов этой книги состоит в том, что положение российских дворянок в европейском контексте было уникальным. Российские ученые, рассматривавшие правовые прерогативы своих соотечественниц, часто преувеличивали неправоспособность женщин в других обществах. Между тем многие свободы, которыми пользовались русские женщины, на самом деле были доступны и некоторым их европейским современницам. Так, в ряде стран Европы система использования и сохранения приданого защищала недвижимую собственность замужней женщины при условии ее согласия на отчуждение капитала, полученного в приданое, а в некоторых случаях допускала для нее и владение имуществом, не входившим в приданое. Специалисты по столь различным обществам, как средневековая Ирландия и Турция начала Нового времени, выявили поразительные правовые преимущества замужних женщин — во всяком случае, в сравнении с той властью, которой обладали мужчины над имуществом своих жен в англо-американском мире. В рамках британского общего права, регулировавшего отношения собственности также и в Новом Свете, замужние женщины могли распоряжаться своим имуществом лишь с помощью сложных юридических ухищрений. В результате открытие того факта, что, скажем, в Османской империи женщины возбуждали тяжбы о собственности, а в Италии XIII в. занимались ростовщичеством, подтолкнуло ученых к пересмотру традиционных представлений об отношении женщин к собственности^{4}.

Но центральное положение этой книги состоит в том, что женщины российской элиты все же составляли исключение, и не только с точки зрения диапазона их имущественных прав, но и в смысле широкого использования привилегий, дарованных им законом. Женщины континентальной Европы пользовались явными правовыми преимуществами перед английскими современницами, но, несмотря на это, их возможности управлять своим имуществом и отчуждать его, состоя в браке, были весьма ограниченными^{5}. И если женщины в Европе оставались, по сути дела, «на обочине владения имуществом»^{6}, то для русских дворянок независимый контроль над имуществом сделался скорее правилом, чем исключением. Как я постараюсь доказать в этой работе, «особенность» положения дел в России состояла не в существовании независимых состояний у супругов, а в том, что российские законодатели довели принцип раздельного владения до логического конца, равно как и в том, что женщины, со своей стороны, в полной мере использовали правовые преимущества. Юридические права в более широком смысле — в частности, право замужних женщин вступать в тяжбы от своего имени и привлекать к суду собственных мужей — подкрепляли имущественные права дворянок. Вследствие же своей экономической самостоятельности русские женщины располагали значительным авторитетом и влиянием, как в семье, так и в обществе.

Вопрос об отношении женщин к собственности в описаниях современников

Стереотип угнетенной русской женщины был порожден описаниями европейских путешественников^{7}. Европейцы, побывавшие в Московии в начале Нового времени, потчевали своих читателей и слушателей рассказами об избиении жен, об их жалком положении в семье и при этом изображали русских женщин дурно воспитанными и склонными к пьянству^{8}. Одно из таких описаний, составленное автором-французом в 1761 г., вызвало гнев Екатерины II. Женщины в России «пользуются весьма достаточною свободой» в сравнении с другими европейскими странами, — парировала она и привела право русских дворянок распоряжаться своим приданым в доказательство их более высокого, чем в Европе, юридического статуса^{9}. Впрочем, к концу XVIII в. страшные рассказы об унижении женщин в России уступили место новому предрассудку: теперь речь пошла о том, что женщины здесь всем заправляют как в семье, так и в обществе, и объяснение этому иностранцы видели в необыкновенном правовом и экономическом статусе русских дворянок.

Типичны для материалов такого рода наблюдения молодой британской путешественницы, относящиеся к рубежу XVIII — XIX вв. Хотя Кэтрин Уилмот, подобно приезжавшим ранее европейцам, не раз возмущалась невежеством и вульгарной внешностью встреченных ею русских женщин, она заметила также, что они пользовались необыкновенно широкими правами собственности. «Следует тебе знать, что каждая женщина имеет право на свое состояние совершенно независимо от мужа, а он так же независим от своей жены, — писала она своей сестре Гарриэт в 1806 г. — Поэтому брак не является союзом ради каких-либо выгод… Это придает некий любопытный оттенок разговорам русских матрон, которые смиренной англичанке кажутся проявлением поразительной независимости при деспотическом правлении!»^{10} Другая сестра Кэтрин, Марта Уилмот, отметила это явление в своем дневнике в начале того же года: «Полная и абсолютная власть русских женщин над своим состоянием придает им удивительную свободу и такую независимость от мужей, какой не знают в Англии»^{11}.

Наблюдатели-мужчины тоже сообщали о видном положении, которое занимали русские женщины при дворе и в провинциальном обществе, хотя и не всегда с одобрением. Так, Август фон Гакстгаузен, который больше интересовался политическим развитием России, чем обычаями общества, не отказал себе в удовольствии сделать несколько отступлений по поводу статуса женщин. «В России женский пол занимает иное положение, чем в остальной Европе», — начинает он. Далее Гакстгаузен сравнивал ленивых русских купчих с немецкими домохозяйками (не в пользу первых). Не укрылись от него и привилегии русских дворянок. «Значительная часть недвижимой собственности также находится в женских руках, — рассказывал он. — Легко понять, сколь большим влиянием в результате пользуются женщины в обществе»