Баба-Мора - [7]
Когда они сложили все покупки в машину, там едва хватило места для них самих, и от всех этих духов, лосьонов и одеколонов в машине запахло, как в весеннем саду.
— О-о, — томно произнесла Баба-Мора, когда они уселись в машине. — Я поняла, что создана для чего-то прекрасного. Пожалуй, я создана для жизни в городе.
Они ехали по многолюдным улицам, мимо больших красивых домов, мимо памятников и фонтанов, и Баба-Мора приходила в восторг от всего, что видела и беспрестанно повторяла: «О-о! О-о!»
Трумм остановил машину у высоченного дома со множеством окон, на самом верху которого помещалось уютное кафе. Они поднялись на лифте на последний этаж и вошли в кафе. Трумм не задерживаясь направился к столику возле окна и уселся в широкое красное кресло. Баба-Мора грациозно опустилась в кресло напротив.
— О-о! Вновь произнесла она и огляделась по сторонам. Из окна были видны город и море.
Трумм заказал пирожных, мороженного и кофе со взбитыми сливками.
Баба-Мора съела все принесенное ей мороженое, все взбитые сливки и пирожные, а потом съела и все то, что принесли Трумму. Когда все было съедено, она сказала Трумму:
— О-о, я бы с удовольствием съела еще несколько пирожных и немного взбитых сливок и мороженого.
Трумм, конечно, заказал еще мороженого и взбитых сливок, ромовых баб, безе и буше, эклеров, наполеонов, александровских и фруктовых, песочных и бисквитных пирожных, трубочек и корзиночек с кремом, разных тортов — и ореховых, и со взбитыми сливками, и шоколадных, и фруктовых. Кондитеры без устали взбивали на кухне все новые и новые порции яиц и без конца месили тесто для пирожных. А завхоз кафе поспешно давал новые заявки на яйца, сливки, масло, сахар, муку и ваниль.
Баба-Мора между тем все ела и ела. В конце концов она пришла в такое великолепное настроение, что стала потихоньку напевать озорные песни. Тут уж ей было не усидеть на месте. Сперва она просто встала, потом влезла на кресло, а затем на стол. Ее тянуло все выше и выше, и она даже слышать на захотела о том, чтобы спуститься вниз, когда Трумм предложил ей пойти домой.
— Нет-нет! — упиралась она. — Меня влекут выси!
Она выдула из сумки воздушный шар, надула его и средь бела дня вылетела из окна кафе. Люди, сидевшие в кафе, разинув рты, глядели ей вслед. На улицах и площадях остановились автомобили, автобусы, трамваи, из них высыпали пассажиры и тоже стали следить за ней. Баба-Мора пришла в восторг от такого внимания. Она принялась прыгать с крыши на крышу, перелетать с башни на башню, и при этом продолжала горланить свои песни. Ей ужасно нравилось, что все на нее смотрят.
Домой, к измученному тревогой Трумму, Баба-Мора добралась лишь поздно вечером, когда уже совсем стемнело. Она настолько устала, что велела Трумму отнести ее в постель, и моментально уснула.
Она спала так крепко, что проспала весь следующий день. Так прошел четверг, который приходился на полнолуние, и Трумм не получил никакой помощи. Баба-Мора проснулась лишь в пятницу после полудня.
Пришлось дождаться следующего четверга, когда на небо выйдет полная луна. А до этого оставался целый месяц.
Теперь Баба-Мора стала уделять огромное внимание своей внешности. Она была убеждена, что всюду, где бы она не появилась, люди замечают только ее, видят только ее, смотрят только на нее. И она без конца наряжалась. А чем больше она наряжалась, тем больше внимания привлекала. Но ведь именно всеобщее внимание ей и нравилось. Теперь по утрам она одевалась и прихорашивалась так долго, что выходила к завтраку, когда кофе уже совсем остывал. Трумм, правда, не обращал на это внимания. Он с упоением рисовал акварельными красками все, что видел когда-то во время своих морских путешествий. Трумм был счастлив — за всю свою жизнь ему не удавалось выкроить время, чтобы спокойно порисовать. Что значить по сравнению с этим остывший кофе!
После завтрака они ехали за покупками. С каждым днем у Бабы-Моры становилось все больше нарядов и украшений. Она стала такой франтихой, что все диву давались.
Закончив хождение по магазинам, они отправлялись в кафе есть пирожные. А по вечерам, сидя перед телевизором, пили настой шиповника и вели умные разговоры. Трумм без конца уговаривал Бабу-Мору написать научный труд о своих колдовских познаниях. Он считал, что такая книга могла бы принести огромную пользу всему человечеству. Баба-Мора соглашалась, что это великолепная идея. Однако вслед за этим она, как правило, укладывалась пораньше спать, чтобы утром встать бодрой и полной сил.
Но однажды утром Баба-Мора проснулась ни свет ни заря и в одном халатике, накинутом на ночную рубашку, появилась в гостиной, где Трумм вдохновенно рисовал африканский закат. Вид у Бабы-Моры был такой изможденный, что Трумм испугался.
— Что случилось? — воскликнул он.
— Я совсем не спала, — нервно пробормотала Баба-Мора и побарабанила пальцами по лбу. — У меня все перемешалось.
— Что такое? — забеспокоился Трумм.
— Пока ничего, — вздохнула Баба-Мора. — но скоро что-то случится. Приближается большая беда. С самой полуночи я вижу всякие ужасы. Видения меня совсем измучили.
— Надо что-то делать! — заволновался Трумм.
