Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - [54]

А вскоре местный градоначальник и в самом деле не только изгнал православного священника из города, но и заставил выплатить евреям несправедливо отобранные у них деньги, так что уезжал он из города совсем нищим в ветхой телеге, запряженной единственной лошадью.

То, что в течение жизни Бешта в Меджибоже в православной церкви сменялся священник — это и в самом деле зафиксированный исторический факт. Ну а все остальное зависит от того, читатель относится к хасидским рассказам и в какой степени принимает их на веру.

* * *

Как было отмечено выше, Меджибож был многонациональным городом, и в связи с этим особый интерес представляет интерес отношение Бешта к его нееврейским жителям, да и вообще иноверцам. Лучше всего это, пожалуй, иллюстрируют следующие несколько историй.

В первой из них рассказывается, что как-то раз молился Бешт у ковчега, и вдруг вышел на улицу, увидел возле синагоги нееврея, продающего дрова, и купил у него телегу дров. Дровосек отнес дрова за ним в синагогу, а Бешт велел заплатить за поленья полную цену и еще налить нееврею водки за то, что он разгрузил телегу и занес дрова. Получив вознаграждение, тот сказал: «Благословен Б-г жидовский, что есть у Него такой святой народ!» — ведь соплеменники наверняка не дали бы ему за дрова ту цену, которую дали евреи.

Когда у Бешта спросили, стоило ли прерывать молитву, чтобы купить дров, он ответил, что во время молитвы увидел на небесах обвинителя, утверждающего, что евреи, живущие в деревнях, обсчитывают и обманывают неевреев — и ему понадобилось заткнуть рот обвинителю той похвалой, которую произнес в адрес евреев дровосек.

Вторая история происходит в канун Судного дня, перед самой молитвой. Народ уже собрался в бейт-мидраше, а Бешт все стоял и не начинал молитву, по его лицу было заметно, что он находится в большом смятении. Это в свою очередь встревожило собравшихся евреев: они решили, что на Небесах готовится неблагоприятный приговор для еврейского народа, и Бешт не в силах его отменить; некоторые даже начали плакать. И тут Бешт увидел, что мимо бейт-мидраша проходит пожилой ксендз и вышел ему навстречу, поздоровался и… пошел провожать его до дома.

Во время беседы Бешт спросил, почему ксендз не берет себе жену — ведь существует заповедь «плодитесь и размножайтесь», и ксендз согласился, что заповедь и в самом деле существует, но по законам его веры священник не может жениться. Но Бешт продолжал настаивать на том, что ксендзу стоит сложить с себя сан и жениться, и в какой-то момент даже вроде бы его в этом убедил. Но, заметил ксендз, брать жену из низкого сословия ему не по чину, а аристократка за него не пойдет. Затем Бешт сказал, что у такого-то помещика есть красавица-дочь, и стал так расписывать достоинства этой девушки, что тот распалился настолько, что у него случилось непроизвольное семяизвержение.

И сразу после этого Бешт направился в бейт-мидраш и начал молитву Судного дня.

Уже после окончания праздника к Бешту пришли его приближенные и попросили объяснить, что именно произошло накануне Дня Искупления. И Бешт рассказал, что против евреев было выдвинуто настолько тяжелое обвинение, что оно закрыло путь их молитвам. И среди прочего ангелы-обвинители подкрепили свой довод против еврейского народа тем, что даже ксендз чище и лучшее евреев, так как, дожив до седин, ни разу не осквернился извержением семени. И потому Бешт вынужден был спровоцировать его на такое осквернение, убрав этот довод обвинителей.

— Но как ты узнал, что у него это случилось? — спросили ученики.

— Я почувствовал это до такой степени, что больше не мог стоять рядом с ним. Но самое главное: уста обвинителей, слава Б-гу, замкнулись, — ответил Бешт.

Третья, выглядящая куда более достоверной история не связана с молитвой, но и в ней речь идет об угрозе, которую Бешту удалось отвести от евреев.

Разворачивается она перед праздником Песах, когда в местечках было принято печь т. н. «заповедную мацу», сопровождая ее изготовление и выпечку чтением псалмов. И тут ученики Бешта обратили внимание, что все время, пока они выпекали мацу, Бешт ходил по двору, будучи чем-то явно озабочен.

Когда же они присели, чтобы сделать перерыв, то увидели в окно, как Бешт направился к идущему по улице православному священнику и стал с ним о чем-то очень приветливо разговаривать. Какое-то время он прогуливался со священослужителем по улице, затем привел к себе домой, усадил за стол и угостил специально приготовленной к празднику медовухой — и снова о чем-то долго с ним разговаривал.

Затем он вернулся к затянувшим перерыв ученикам и стал торопить с выпечкой мацы, так как вот-вот скоро начнется вечер. Но заинтригованные ученики спросили, о чем Бешт так долго разговаривал с попом?

«Да задумал он подбросить в ночь на Песах во двор синагоги исколотое тело умершего младенца, и возвести на евреев города кровавый навет. Но своим уважительным разговором я с корнем вырвал из сердца попа этот замысел!». И обратим внимание: без всяких чудес!

Множество историй свидетельствует о том, что у Бешта были дружеские отношения со многими неевреями — как со шляхтой и польской аристократией, так и с украинскими крестьянами и даже с разбойничавшими в этих краях опришками. Бешт не раз приходил к ним на помощь, не раз сам пользовался их помощью, но в то же время постоянно чувствовал исходящую от неевреев угрозу для еврейского народа, понимая, что сидящие в них искры нечистоты, насилия и антисемитизма могут в любой момент вырваться наружу.