Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма - [134]

Сейчас увидел он, что взрослые серьезные мужчины плачут, как дети малые, и зовут Отца. Разволновался пастушок, и вырвался у него крик из самой глубины сердца:

— Аба, рахем на! Ку-ка-ре-ку!!!

Народ обомлел. Мужчины вздрогнули, а женщины стали прикрывать детей платками и пробираться к выходу. А когда люди поняли, кто закукарекал, то принялись ругать парня и даже хотели вытолкать его из синагоги в шею. Но он крикнул со слезами:

— Я ведь тоже еврей!

Тут староста за него заступился, и его оставили.

А Бешт? Оказывается, он уже спешил закончить молитву, и ученики за ним следом. Лицо рабби Исроэля светилось. Волны веселья и спокойной радости разлились по всей синагоге.

Потом, оставшись наедине с учителем, ученики спросили рабби Исроэля о причине затянувшейся молитвы. Он рассказал им вот что. В Йом Кипур ему дано было узнать, что большой катерог — обвинитель — поднялся против одной еврейской общины, и ей грозит полное истребление — то ли от рук гайдамаков, то ли от другой нечисти.

Бешт стал молиться, чтобы отменить ужасный указ. Но тут поднялся обвинитель еще больше прежнего — уже против самого рабби Исроэля. Дело в том, что Баал-Шем-Тов советовал многим евреям селиться в деревнях и брать в аренду мельницу или корчму. Это было нужно для того, чтобы проникнуть в самую темень и глубь этого мира и очистить его соблюдением заповедей и простой молитвой. Обвинитель, однако же, утверждал, что, оказавшись на отшибе, евреи вообще позабудут о своем еврействе.

Бешт ничего не мог поделать с этим обвинением, поддержка учеников не помогала. И вдруг появился пастушок — как раз из таких, о которых твердил обвинитель, и сказал своим криком:

— Отец, я все помню! Ку-ка-ре-ку!

Тут железные засовы и преграды разлетелись в прах, молитвы евреев поднялись в недостижимую высь, пришел мир и спасение…»[264].

Есть и еще одна, похожая история: «у одного Б-гобоязненного еврея, живущего на отдаленном хуторе, был сын-пастушок, не умеющий даже читать молитвы. Однажды в Йом кипур отец привел этого мальчика в синагогу, в которой молился Бешт. Весь день ребенок молчал, сидя возле отца. Солнце уже клонилось к закату, но Бешт видел духовным взором, что, несмотря на горячие молитвы общины, Врата Небес оставались закрытыми. И вдруг, во время Неилы, последней молитвы этого святого дня, мальчик достал из кармана свою пастушью свирель и, растроганный мольбами и рыданиями окружающих его людей, заиграл ту незамысловатую мелодию, с помощью которой он привык созывать коров на лугу. Бешт увидел, что Небесные Врата растворились, пропуская внутрь все молитвы сыновей Израиля, — простая и наивная трель сыграла ту решающую роль, для которой не подходили все слова множества ученых и благочестивых людей»[265].

Обе истории, кстати, демонстрируют, что сила «каваны» для Бешта отнюдь не значила сосредоточенность на некой мысли или просьбе к Творцу. Точнее, такая — на уровне разума — «кавана», безусловно, лучше, чем механическое произнесение молитвы, но все же по своему уровню она куда ниже, чем «кавана» на уровне чувства, души, которую порой трудно сформулировать словами.

Это прекрасно иллюстрирует и рассказ о том, как однажды Бешт велел р. Вольфу-Зеэву Кицесу изучить каванот трубления в шофар на кануне праздника Рош — а-Шана. Р. Вольф-Зеэв старательно выучил и даже записал на бумаге необходимые каванот с тем, чтобы не ошибиться во время трубления, а затем засунул записку то ли в карман, то ли за пазуху.

Но, когда пришло время трубить в шофар, выяснилось, что бумажки с записями куда-то исчезли, а ничего из заученного р. Вольф-Зеэв не помнит. Это настолько расстроило р. Вольфа-Зеэва Кицеса, что он трубил в шофар, чувствуя, как его сердце разрывается от стыда за свою забывчивость, а также страха, что он что-то сделает не так и его трубление не будет принято на небесах.

Однако, когда он с опущенной головой рассказал Бешту о том, что произошло, тот поспешил его успокоить и заверить, что как раз наоборот — его трубление было принято в высших мирах в этом году с особой благосклонностью.

«В царском дворце, объясни Бешт, — множество покоев, на каждой двери мудреный замок, который можно открыть только одним определенным ключом. Но топор — лучший из ключей, он открывает любой замок. Чего стоят все каванот по сравнению с искренним сокрушенным сердцем?!».

Вместе с тем Бешт остро чувствовал, когда во время общественной молитвы хазана или одного из молящихся посещают, какие-то посторонние, подчас и греховные мысли, которые мешают молитве общины обрести подлинную силу и подняться вверх. В этом случае он спешил прийти на помощь молящемуся и избавить его от мучающего его во время молитвы «йецер а-ра» и избавить от насылаемого им наваждения.

Так, однажды, Бешт прибыл в Белое Поле и зашел в синагогу, в которой еще шла молитва. Встав в дверях, он позвал служку и велел ему немедленно снять изображение храмовой меноры (семисвечника), висевшее над той стеной, напротив которой молился раввин синагоги.

Служка выполнил указание, а когда раввин закончил молитву, то увидел, что изображения семисвечника перед ним нет. Узнав, что прибыл Бешт и семисвечник убран по его указу, он, разумеется, спросил, почему тот это сделал.