Б.В.Г - [94]

Ты знаешь, как удваивается ДНК, Влад?.. Эта молекула состоит из двух спиралей, параллельных друг другу и закрученных вокруг одной оси. Спирали одинаковы. И, когда они раскручиваются, каждая из них становится матрицей, вдоль которой строится новая спираль, идентичная старой…

— Мама, позволь мне… — мягко перебил Дольф. — Я расскажу так, как понял это Дар.

— Хорошо…

— Дядь Влад… бывает смотришь на человека и завидуешь тому, что он умеет, потому что тебе именно этого не хватает для совершенства. А он точно так же смотрит на тебя. Тогда, когда каждый страстно желает получить знание или способность другого, и возможен этот самый «обмен при своих». Дар менялся так, просто положив руку на кому-нибудь плечо. Читая книгу… или наоборот — создавая, совершаешь точно такой же обмен. Иными словами, способ открыть какой-то запрет можно получить, обменяв его на свой открытый запрет. Знание можно обменять на знание. Хороший способ… ты скажешь, наверно, что опасный — потому что люди перестанут учиться? Нет. Чтобы получить знание должно быть что-то, на что его можно поменять. Что-то равноценное тому, что ты хочешь приобрести. Для этого придется учиться обычным способом. Твой сын понял это, и ты пойми. Вот почему другие миры влияют на нас…

— Таак… А теперь объясните, почему возвращается молодость… — потребовал Влад.

— Потому, что ты этого захотел, — сказала Марша. — Человеческая воля порой может вскрывать любые запреты. Это и есть УЧЕБА… Но вот этого механизма тебе никто не объяснит… Влад, еще я хочу сказать тебе, что ты теперь один из нас… один из новых людей…

— Что это значит?..

— Весь техногенный монстр, выстроенный человечеством, покоится на хлипком фундаменте знания… вернее, незнания о самих себе. Большинство людей бессильны что-либо сделать с собой. Не то что вернуть свое естественное состояние — молодость, а банально курить бросить… Человечество безвольно и равнодушно. И потому его может ждать только крах…

— Третья Мировая?.. — грустно и устало усмехнулся Влад.

— Мир твоего сына пошел по этому пути, — ответил за мать Дольф. — Нам же повезло, что мы поняли это раньше, чем случилась катастрофа. Быть может, нам удастся подлатать этот хлипкий фундамент, пока не поздно…

— Сколько вас таких, новых? — спросил Влад…

— Больше, чем ты можешь представить… — ответило эхо… голос, похожий на его в точности, но искажающий русские слова английским акцентом.

— Денис!!!

Влад вскочил с дивана… В дверях стоял парень лет двадцати, выглядящий чуть ли не «ровесником» Марши… Денис… братишка!.. ну конечно ты коверкаешь слова, раз вырос в Штатах!..

Преодолев расстояние единым прыжком, Влад крепко обнял брата…

— Ты назвал меня… совсем по-русски… — бессвязно, но радостно шептал Денис. — С буквой е… и ударением на последний слог… Меня тут все Дэнисом звали всю жизнь… — и странно засмеялся: не поймешь, то ли смех, то ли плач… Но вскоре Денис взял себя в руки и подмигнул сыну: — Дольф, сынок, покажи-ка дяде систему управления гравитонами!

…Волосы и халат при каждом движении колыхались, как в невесомости… раскинув в стороны руки, Дольф плавно поднялся над полом…

Глава шестьдесят девятая. У Зимней Веды — открытый конец…

«Моя милая Рон! Я хочу рассказать тебе еще одну историю. Самую главную. Нет, они все главные. Их ты прочтешь, когда повзрослеешь, когда из хрупкого ребенка превратишься в юную девушку… ты прочтешь.

В моей жизни была всего одна любовь, которая захватила меня целиком, которая трепала мою душу, как только штормящий ветер треплет морские волны, она владела моей жизнью, как бурная вода владеет щепкой, упавшей в ее пучину. Я любил одну девушку; ее звали Верoника… ах, это имя, наполненное страстной и таинственной вибрацией… Она так и сказала: „Зови меня Вероникой“, но она не сказала, что это ее имя. Да, я не знал, как зовут человека, ставшего для меня центром мира… У нее были огненно-рыжие волосы… а глаза… великий Джа, я забыл цвет ее глаз… это был непостоянный пестрый цвет… и я помню, помню, что взгляд ее был обжигающе холоден, как лед… сухой лед, что отмораживает пальцы, если дотронуться до него.

Она была историком. Она была одержима мечтой. Вероника не говорила мне, что за цель, что за мечта ведут ее в жизни. Я молил ее сказать мне, я клялся молчать и хранить ее тайну, но получал ответ: „Мечта не сбудется, если о ней рассказать“…

Но я видел, я мог догадываться. Она, как забывшая родину перелетная птица, металась из одной страны в другую. Из одной культуры в другую. Да, подобно птице, она ныряла в них, сложив крылья, и выныривала с кучей брызг и блестящей рыбкой в клюве — крупицей истины, к которой стремилась ее душа.

Ее мысли были одержимы мистикой, колдовством, но более всего — шаманизмом. Возможно, она пыталась понять, как устроен этот мир и как выйти за его пределы. Выйти за пределы… и увидеть реальность такой, какая она есть…

Мы метались по свету. Будто рыцарь и его верный оруженосец. Рыцарем была она… а я был достоин лишь идти рядом и преклонять перед ней колени…

И если Вероника всегда оставалась сторонним наблюдателем, не вмешиваясь и глядя на все своим пестрым холодным взглядом, полным власти и ума, то я не мог так: я нырял в каждую новую культуру с головой, я захлебывался, я впитывал ее в себя, и она становилась моей частью…