Азов. За други своя - [93]

Витиеватые буквы новой строки украсили хорошо выделанную бычью шкуру.

Глава 30

В закутке одного из дворов внутреннего города, около развалин саманного строения, в котором когда-то жили Космята с семьёй, потрескивал костёр, над огнём шипели куски мяса, нанизанные на прутья — обломки стрел. На бугор из слежавшейся глинобитной смеси, когда-то существовавшей в виде дувала, азовцы возложили найденное неподалёку бревно, и на нём расселись казаки и жёнки. Пока на стенах затишье и турки готовят очередной штурм, Лукины с друзьями решили устроить маленькие посиделки. Как выразился Борзята, война войной, но надо же и о душе подумать. А Космята поправил: "Точнее, о животе".

Степанков раздобыл пару кувшинов вина, а оно у казаков только турецкое. Где уж взял, и не спрашивали. Этот что угодно раздобудет при желании.

Пока жарилось мясо, народ лениво попивал вино, тихо переговариваясь. Красава что-то вполголоса втолковывала собравшимся вокруг неё подругам: Варе, Дуне и Марфе. С другой стороны костра Васятка, которому по молодости лет спиртного не налили, тихо напевал песню про чёрного ворона, прообраз той, которую будет знать много позже каждый русский.

Следил за мясом белобрысый паренёк, бывший раб с галеры, всего несколько дней назад ещё сидевший на цепях, последний освобождённый. С той поры паренёк старался от своего освободителя далеко не отходить.

Прислушавшись, близнецы Лукины, Степанков и Дароня Толмач со второго куплета подхватили знакомые слова, и песня млечным облаком потекла по развалинам, смыслы её завихрились над языками костра, и огонь, казалось, начал потрескивать от этого более мягко и душевно.

Белобрысый паренёк, которому на вид лет пятнадцать, уже с пушком на подбородке, пытался что-то мычать в лад, и, на удивление, у него получалось. Он был нем.

На припеве к песне присоединились женщины. И ещё более широко и привольно потянулись над разрушенными домами слова, знакомые казакам с детства. Но поскольку пели тихо, разлетались они недалече, в пределах сажень пятидесяти. А на этом участке старого города, кроме них, никого не было.

Песня закончилась, и некоторое время сидели молча, ещё находясь под впечатлением, ею навеянным.

Замыкал паренёк, неожиданно точно повторяя мотив. Красава улыбнулась:

— А ты у нас певец, оказывается.

Паренёк смутился, отвернувшись к костру. Ещё раз перевернул мясо.

— Ну что ты хлопца в краску вгоняешь? — Марфа погладила белобрысого по голове, отчего он ещё больше покраснел.

Хмыкнул Борзята:

— А сама-то хороша. Совсем хлопца засмущали.

Дуня, переглянувшись с Марфой, окликнула Валуя:

— Атаман, вопрос к тебе есть.

Валуй лениво поднял голову:

— Есть, так спрашивай.

— Скажи, пожалуйста. Вот кончится война, где жить будем?

— В смысле, где?

— Ну, в Азове останемся, отстраиваться будем, или пойдём куда?

Валуй замер, разглядывая чистое голубое небо. А он ещё и не думал. А куда, верно, потом деваться? Притихли и казаки, тоже обдумывая задачку.

Тишину нарушил Василёк:

— Я бы на Остров вернулся. В юрт. Там хорошо! Дом там.

Тяжело вздохнул Валуй:

— Дом-то, он дом. Да, всяко-разно, не лучше этого. — Он кивнул на развалины куреня.

— А ты как думаешь? — Варя подсела к Борзяте. — Куда пойдём?

Он задумчиво покрутил носом:

— Я не знаю. По мне там хорошо, где все наши будут. Братки мои, сестрёнка, ты, Варька.

Космята качнулся вперёд:

— И я с вами, казаки. Домой наведаюсь, а потом завсегда, где вы, там и мы с Красавой. Так, родная моя?

— Так, касатик, так. Только все вместе. А ты, Дароня, что думаешь?

Толмач поднялся, растягивая косточки в потягивании:

— А я домой. У меня земля, у меня родичи там. Я без земли не могу.

— И нас бросишь? — смешливо прищурилась Красава.

— Буду в гости заезжать. Как урожай соберу, так, может, и отправлюсь. Детишек возьму. — Он ласково глянул на разомлевшую под его взглядом Дуняшу. — Или вы ко мне. Главное, заезжайте, а повод найдём.

— Всяко-разно рано об етом говорить. — Валуй потёр перегородку носа. — Вот побьём турка, тогда и подумаем.

Замолчали друзья, притихли подруги, каждый в этот миг представил, как же хорошо заживут они все вместе после победы.

Неожиданно что-то напряжённо мыкнул паренёк, не отводя встревоженного взгляда от Валуя.

Атаман понял:

— И ты с нами, без тебя теперича никуда. Лукин твоя фамилия отныне.

Поднялся Космята. Подойдя поближе к костру, присел на корточки:

— Слышь, паря, а ты из каких?

Паренёк непонимающе уставился на Степанкова.

— Ну, это, из мужиков али нет?

Тот, обернувшись ко всем сразу, отрицательно замотал головой.

— Не видишь, что ли, казак он. — Валуй, полулежавший спиной на бревне, выпрямился. — Так, хлопец?

На этот раз белобрысый, радостно блестнув глазами, закачал головой согласно.

— Что вы его все "хлопец" да "хлопец". — Дароня почесал заживающий рубец на ключице. — Имя ему надо дать.

— Точно, — загорелась Красава. — Пусть будет Стасик.

— Почему Стасик? — прогудел Валуй. — Мне вот "Илья" нравится.

— Никакой не Илья, — влился в обсуждение Борзята. — Пусть будет Акундин.

Казаки вяло засмеялись, а Космята ехидно фыркнул.

— Не а чё? — Борзята подскочил. — Хорошее имя.

— А давайте его спросим. — Валуй тоже поднялся. — Понятно, что как-то его звали раньше. Но гадать тут можно до ишачьей пасхи. У него, считай, новая жизнь после освобождения началась, вот и имя будет новое. — Он тоже присел у костра на корточки. — Ну, хлопец, готов имя себе выбрать?