...Азорские острова - [25]

Вот и отправился наш отряд в те глухие места, где еще хорошо помнили хозяев, где не очень-то ясно понимали всю новизну своего независимого положения. Ехали мы в деревни, где большинство жителей мылись в банях по-черному; таких, где не было печей с трубами, а огонь разжигали в очаге, и дым от него выходил прямо через отверстие в крыше. По вечерам в домах сидели при лучине. Она горела неровным светом, трещала, чадила, а угольки от нее падали в глиняную плошку с водой. Уж и не знаю, как измерить мощность этого светильника, который помогал людям коротать долгие осенние и зимние вечера.

А вспомнилась мне эта лучина, когда осматривали мы Братскую ГЭС, когда ходили по огромнейшему машинному залу, который, пожалуй, больше походил на городскую площадь. С удивлением и с уважением глядел я на колоссальные турбины и думал о давней поездке по деревням Нолинского уезда. А ведь в те годы здесь, в Сибири, была еще большая глухомань, чем в наших местах. И вот среди дремучих лесов — море огня, зажженного человеческими руками, нашими руками!

Это и есть дорога, которую мы прошли за шесть с половиной десятков лет. От лучины до самой мощной в мире электростанции. Удачи и срывы, открытия и ошибки, самоотверженность и трудности, мечты и размышления, труд и борьба, смерть и рождение, вся жизнь народа — вот он, пройденный нами путь… И на склоне своих лет, оглядываясь на крошечный огонек лучины, что теперь уже угас, но который видел в детстве своем, знаю я, что поколение мое честно проделало путь свой, что шло оно по жизни с твердой верой в правду своей дороги, что отдавало силы и кровь свою за будущее счастье земли.

Мы заблуждались в близости цели нашей, мы наивно считали, что быстро одолеем все препятствия на пути к ней. Да, мы не успели сделать всего, что задумали, но жизнь наша была такой одухотворенной, такой полной, осмысленной, что не завидую я чужой молодости. А от души хотел бы такой судьбы тем, кто теперь начинает жизненное свое поприще. И понимаю, что, ограничивая себя в удобном, в приятном, даже нужном, поколение наше зато с избытком брало на свои плечи обязательства и ответственность не только каждый за себя, а и за всю страну, в которой жили, за цель, к которой стремились. И в этом было счастье нашего времени!

Поездка наша с культурно-просветительным отрядом затеяна была нами самими, мы же и осуществили свою выдумку, но труд наш не был скучным выполнением морального долга, а оказался делом увлекательным и интересным. И мы отдавались ему от души: он был не только полезен тем, для кого делался, а был радостью и для нас самих. Впечатления от него хранятся в памяти на всю жизнь.

Благодарность людская — самая дорогая награда, которую только может заслужить человек за свой труд. И мы были вознаграждены сверх меры наивными, увлекающимися зрителями. Наше самодеятельное искусство нашло у них прием такой искренний и сердечный, какого редко удостаивалась моя самая удачная профессиональная актерская работа. Были в нашей поездке и неудачи, и неудобства, но, когда я вспоминаю о ней нынче, все кажется мне прелестным и обаятельным.

Мало кто из читателей этой книги знает, что такое дальняя дорога на лошадях да еще зимою. А вот мне посчастливилось поездить и не однажды и должен сказать — большое это удовольствие. Правда, езда была не такая торопливая, как теперь, когда, садясь на свое место, пассажир уже глядит на часы и подсчитывает — где будут стоять стрелки, когда его путь закончится.

Ездили тогда степенно, было время у путника и подумать, и подремать, и по сторонам поглядеть, полюбоваться полями и лесами. И морозцем, бывало, прохватит тебя так, что соскочишь с розвальней, да и зашагаешь в горку, торопясь не отстать от лошади. В валенках и в тулупе идти-то и неловко, и тяжело, и вот минут через десять и от тебя, как от коня, пар повалит. И снова упадешь в сани, на сено, и опять начнет потряхивать тебя на ухабах и валить со стороны на сторону на раскатах и поворотах. Слушаешь, как скрипят полозья да ёкает селезенка у лошади. А кругом тихо-тихо. Сороки и те не стрекочут, а молча летят на дорогу, поглядеть — не выпало ли чего из саней, чем поживиться можно, не оставили ли кони за собою следа, чтобы сыскать в нем какое непереваренное зернышко. А солнце почти белое и неяркое, смотреть на него можно, зато снег сияет синевой, а на елках иней горит, как будто нарядили их к рождеству. Пустынно вокруг, нигде жилья не видно… И идут часы за часами. У лошадей бока побелеют, у ямщиков воротники тулупов и бороды иней схватит.

— Скоро ли до Кырчан-то доедем?..

— Да верст шесть, поди, осталось… а может, и поболе…

А уж как приятно въезжать в село. Вон показалось оно на пригорке. Над каждой избой поднялся из трубы столб дыма и стоит не шевелясь. Будто сизая роща выросла в небе. Едва первая подвода показывается на улице, а уж ребятишки гурьбой бегут рядом с санями и кажут дорогу к школе. Обоз останавливается, озябшие путники выгружаются из саней. По всему селу хлопают двери, перекликаются бабы, лают собаки. И вот входим мы в жарко натопленный класс. А там… там уже стоит стол, посередине которого возвышается большущий котел с пельменями. От одного аромата их начинает кружиться голова. Да нет, представить себе это невозможно! Это надо отведать!..