Азия в огне - [4]
— Однако, кто знает китайцев и их непобедимую враждебность к нашим западным идеям, наша деятельность не должна представляться слишком простой и легкой, и я уже предвижу много препятствий, на которые наткнутся наши усилия. Вам известно, что Япония, после неудачи, которая низвела ее на несоответствующее её честолюбивым замыслам место «одного из желтых царств», покорилась обстоятельствам с фатализмом, свойственным восточной стране. Но я вовсе не удивился бы, если бы узнал, что она исподтишка подстраивает китайцев, усиливает их брожение, не нарушая с виду строжайшего официального нейтралитета и готова извлечь свою пользу из могущих вспыхнуть волнений!
— Все это так, — сказал Меранд, — но нам надо вернуться к сегодняшнему случаю, к этому вестнику, который известил меня о немедленной опасности… Что делать? Двигаться вперед? Отступать?..
— Вот, обождем возвращения Федорова и Усбека…
А пока будем настороже и пошлем наших туркменов на разведки… Утро вечера мудренее, и завтра мы двинемся туда, куда нам укажет Провидение…
— Да, и прогоним черные мысли, наслаждаясь чудными сумерками, предшествующими азиатской ночи! — закончила Ковалевская.
Солнце погружалось за горизонт над Джунгарским проходом. Широкий край его вырисовывался на пламенеющем небе, похожий на приплюснутый молодой месяц в грандиозной раме высоких гор джунгарских, Алатау и Тарбагатая.
Последние лучи, почти параллельные равнине, заливали огнем воды озера Эби-Нор. Вдали, на зубчатых вершинах сибирской горной цепи, снега были увенчаны огненными коронами, и вечерняя мгла, поднимаясь со степи, окутывала все более и более густой дымкой скаты, обращенные к востоку. Белесоватые крутизны Баро-Коро, возвышающейся на незначительном расстоянии над лагерем, горели огнем на черном пьедестале кипарисов и пиний, покрывающих её подножие. По равнине Тиан-шан-Пе-Лу, тянущейся без конца на восток, повеяло с гор свежестью, дышащею ночным покоем.
У подошвы плоскогорья пролегал китайский путь, прямой, как древние римские дороги, размеченный черными с желтым столбами. Далеко-далеко впереди чуть виднелись тонкие струйки дыма, служащие доказательством тому, что степь не пуста, что по ней раскинуты другие стоянки, отдыхают стада, стоят кочевые кибитки, и, быть может, бродят мародеры.
— Что там — помощь, или опасность? вымолвила Ковалевская. — Равнина спит, ничто не предвещает бури…
Боттерманс, поэт в душе, хотя и инженер, восхищенно созерцал молодую женщину, окруженную ореолом солнечного предзакатного сияния, отбрасываемого горой и равниной. Оба они, одинаково мечтательные и увлекающиеся, нечувствительно отдались во власть очарованию природы, подарившей их несравненным зрелищем. Ковров и Меранд смотрели на далёкие струйки дыма.
Повар миссии пришел доложить, что обед готов. Едва только он успел договорить, как послышался быстрый лошадиный топот с той стороны, где стояла палатка Меранда. Полэн, красный от досады, подбежал к ним.
— Господин капитан, велите на меня надеть кандалы… Я думал, что он спит… Я пошел пропустить рюмочку… А он трах!.. На лошадь и, через две секунды, и след его простыл!
II. Дневник Поля Меранда
Вернувшись к себе в палатку, Поль Меранд принялся раздумывать о происшедшем загадочном инциденте.
Откуда взялся этот всадник?
Кто дал ему поручение? Кто был заинтересован в том, чтобы предупредить его, Меранда, единственно из всех, о близкой опасности? Под чьим покровительством и защитой находится он?
Внезапное исчезновение верхового, противоречащее прямому, якобы, приказу не покидать лагеря без него, Меранда, казалось, как нельзя более подозрительным.
— Не был ли это просто шпион, которому велено было проникнуть в лагерь для разведок?
— Но, в таком случае, зачем же ему понадобилось искать именно меня?
Возбужденный и встревоженный этой неразрешимой загадкой, Меранд тряхнул головой, как бы для того, чтобы отогнать надоедливые мысли, и вышел из палатки позвать Полэна.
— Не дремли на вахте!.. Извести немедленно, как только вернутся уехавшие на разведку офицеры!
Ночь была тиха и спокойна. Меранд гулял около четверти часа, пытаясь успокоить себя этой тишиной и чудной свежестью. Потом, возвратившись к себе в палатку, он вынул из шкатулки большую тетрадь и уселся за нее, бормоча:
— Запишем наше происшествие в судовой журнал… Затем, нужно написать матери и сестре!
Поль Меранд был сыном вице-адмирала Меранда, с честью погибшего, подобно Нельсону, в славном бою при Болеарских островах, во время которого английский флот был разбит французской эскадрой, которой он командовал.
Высокий, гибкий, с кудрявой темной бородой, Меранд сразу внушал к себе симпатию как располагающей наружностью, так и присущим ему изящным достоинством. Едва тридцати шести лет он уже был капитаном фрегата. Деятельная жизнь, труд наложили на него отпечаток преждевременной серьезности и дали ему болящие нравственные удовлетворения. Это предохранило его от мелких житейских дрязг. Сердце его было свободно, хотя его и заполняли две привязанности, которые он ставил выше всех своих радостей — любовь к матери и сестре.
Достойная дочь своего отца, достойная сестра своего брата, молодая девушка занимала в жизни Меранда первое место. Чрезвычайно красивая, Шарлотта Меранд обладала энергичной натурой, как и её брат, и немногого не доставало, что бы она отправилась на восток вместе с ним. Но она пожертвовала своими желаниями во имя дочернего долга и осталась с матерью, здоровье которой надломилось со времени потери мужа и требовало внимательных и постоянных забот. При этом она знала, что возле Поля есть друг, могущий отчасти ее заменить, — Надя Ковалевская, с которой она успела очень сблизиться во время совместных путешествий.
