Азимут «Уральского следопыта» - [40]

Когда смотришь на Надым из кабины вертолета, почти весь он кажется состоящим из множества отчетливо обрисованных полуколец, подков. Так расположены здания микрорайонов, соединенные между собой вставками с арочными проходами. Внутри каждой подковы — либо детский сад, либо школа. Смысл такой планировки ясен: создать для детей своего рода микроклимат, оградить их от снежных и песчаных бурь, от шума городского транспорта. Подковы кроме того создают благоприятные условия для жизни деревьев, и когда-нибудь, я уверен, каждый из этих громадных дворов превратится в цветущий сад.

Кто мы, идущие за колумбами?

Наш водомет даже не чихнул ни разу — завелся, как говорится, с первого оборота. Моторист Саня обернулся и хитро подмигнул:

— Техника! А вы говорите, Георгий Иваныч…

— Давай, давай! — сказал Епхиев. — Не зазнавайся. Молодец джигит, но не зазнавайся.

Катер рванул вперед, тараня форштевнем крепенькую волну. Свежий воздух с реки хлынул в раздраенные дверцы просторной кабины, в момент высвистал вон запах солярки.

Надым в этом году обмелел рано. Еще только начало июля, а по всему руслу реки зажелтели залысины песчаных отмелей. Фарватер, обозначенный бакенами, напоминал ломаную кривую. Водомет — машина неприхотливая и мелководья не боится, но Саня, как видно, не хотел рисковать и вел катер точно по обстановке. По курсу возникали то обширная песчаная залежь с осевшими на ней ящиками, бочками, бревнами и обломками сухостоя, то придвигался близко черный дремучий лес, то открывалась просторная панорама реки, несущей свинцовые воды в холодное ямальское море — Обскую губу.

— Любуешься? — Епхиев тронул меня за плечо.

— Дьявольски притягательная картина.

— «Чтоб не жалеть потом, не трать напрасно время, от праздности беги и от пустых затей», — без пафоса процитировал он.

— Кто? Омар Хайям? — без удивления спросил я, зная приверженность «неистового осетина», так мы его окрестили, к мудрецам древности.

— Не угадал, дорогой. Это — Насими. Ему в Баку памятник стоит. А я, понимаешь, только недавно открыл для себя этого поэта. Низами знал, а Насими — нет.

— И к чему бы, если не секрет, такая цитата?

— Потому что любуешься, — сказал Епхиев и неожиданно резко ткнул пальцем в сторону желтеющего на солнце островка. — Туда посмотри, тоже интересно. Бочки видишь? Из-под солярки бочки, из-под масла. Скажи, какой мерзавец их в реку бросил? Это же диверсия против природы.

— Скорее всего с берега смыло, — предположил я, — половодьем, а потом выбросило на отмель.

— Что ж они, не знали, что будет разлив? — вскипел Епхиев. — Наивно думать. Знали. Ты разберись, дорогой. У тебя же — перо. Это все равно что клинок у джигита. Заржаветь может! Спеши. Глупость надо рубить под корень. — Он хитро прищурился: — «Ум человека — свет, сокровищ всех дороже. Ты мудрецам внемли, чтоб стать мудрее тоже». Снова Насими.

— А что же вы не вставите еще и ваш любимый рубаи? Я его запомнил: «Пока ты на земле, пока ты жив, ты быть прямым старайся, как алиф, чтоб видеть бога в каждом человеке, молясь ему и все ему простив».

— Прощать нельзя, — Епхиев нахмурился. — Потомки нам не простят!

— Мелочи, — не оборачиваясь, возразил моторист Саня. — Преувеличиваете, Георгий Иваныч. Мы — капля в море. Копошимся тут, как микробы. А земля-то вон какая — ни конца ни края.

«Неистовый осетин» тут же ринулся в бой, сражая противника мощными аргументами.

Я был знаком с Епхиевым уже несколько лет. Он строил газопровод. Вначале был главным инженером, потом стал начальником СМУ. В Надыме одни считали его чудаком, другие — хорошим специалистом, третьи шили ярлык волюнтариста и ослушника. Но никому не пришло бы в голову записать его в разряд «тихих» руководителей. Его если хвалили, так уж хвалили! Если ругали, так уж ругали! Он ссорился с начальством, навлекая на себя гнев городских властей, потом умудрялся доказать свою правоту и вновь оказывался в фаворе. Однажды схлестнулся с гороно. И произошло это вот как.

В поселке Старый Надым, где базировалось его управление, не было школы. По числу детей школа там просто не полагалась. Но дети были, и на учебу им приходилось ездить в Надым. Путь был нелегким. Малышей поднимали в шесть утра, на вахтовках доставляли на берег, там они переходили на катер и плыли на ту сторону реки, где снова пересаживались на автобусы и пятнадцать километров ехали в школу. Зимой, когда река покрывалась льдом, родители потеплее укутывали детишек и благословляли их в двадцатикилометровый путь на автомобиле по зимнику.

Епхиев терпел год, второй. Наконец кавказская душа его возмутилась. Он созвал родителей и сказал:

— Вот здание новой конторы. Занимайте. Здесь будет школа.

Закупили парты, доски, прочий необходимый инвентарь. Среди жителей поселка (в основном это были жены рабочих и ИТР управления) нашлись дипломированные учителя с педагогическим стажем. Епхиев зачислил их в штат управления. И вот 1 сентября, как положено, в поселке Старый Надым торжественно распахнулись двери школы.

Через месяц его вызвали «на ковер».

— Это партизанщина! Школу немедленно закрыть.

— Что, это мне надо? — спросил Епхиев. — Школа нужна детям. Вам не нравится? Жалуйтесь министру образования. Но учтите, я тоже не буду молчать!