Аз-Зейни Баракят - [75]

Раковая опухоль улицы Шаварби выбросила метастазы в другие районы Каира. Спекулятивная торговля импортными или контрабандными товарами стала полулегальной и массовой.

Не в промышленность и не в сельское хозяйство устремился частный египетский капитал, а туда, где была более высокая норма прибыли, в традиционные для него сферы — домостроительство, спекуляцию недвижимостью, торговлю. На импортно-экспортных операциях сколачивались состояния. В Египте появились миллионеры — сначала десятки, потом сотни, по некоторым данным — тысячи. Их называли «жирными котами» «инфитаха». Они не могли бы жиреть и лосниться без теснейшей, органической связи, фактически слияния с верхушкой административно-бюрократического аппарата. Высшие чиновники прикрывали спекулянтов, контрабандистов, крупных торговцев, входя с ними в долю, участвуя в правлениях подлинных или фиктивных компаний. Иногда вспыхивали скандальные разоблачения миллионных взяток от американских компаний «Локхид», «Вестингауз» или более мелких фирм. Начинались судебные процессы, тонувшие в море следственных бумаг, выносились приговоры мелким сошкам, а «жирные коты» продолжали процветать. На верху бюрократически-спекулятивной пирамиды стояли воротилы, связанные прямыми, иногда родственными узами с семейством Садата, те, кто получили прозвище «садатовского клана». Даже после роковых выстрелов на параде в октябре 1981 года, покончивших лично с Садатом, новому президенту не удалось подорвать экономическое влияние «садатовского клана».

Частичное решение одних проблем Египта сопровождалось нагромождением других — невиданного масштаба и взрывчатой силы. Капитализм, триумфально, нагло, с гиканьем и улюлюканьем вернувшийся в Египет в семидесятые — восьмидесятые годы, носил еще более уродливый, болезненный, деформированный характер, чем капитализм XIX века времен хедива[75] Исмаила, когда Египет стал банкротом и был оккупирован англичанами, чем зависимый, прогнивший, компрадорский капитализм кануна насеровской революции. «Жирные коты» «инфитаха» вели себя еще более рвачески, чем их предшественники. Их богом был доллар, их алтарем — западный банк, куда они переводили доходы, не вкладывая их в собственной стране. Их чавкающее, наглое богатство было скандально в социальном плане, их позиция — антинациональна.

Конечно, и в эпоху разгула спекуляции были случаи, когда общественное мнение восставало против «жирных котов» и они поджимали хвосты. При мне разыгралась драматическая попытка распродать национальное достояние — плато у пирамид Гизы.

Канадский бизнесмен Питер Мунк, основавший в Гонконге компанию «Саус Пасифик пропертиз», за небольшую плату арендовал на 99 лет несколько десятков гектаров почти у подножия знаменитых пирамид для создания туристского комплекса. Что для чиновников был кусок пустыни с его гравием, песком и камнями?! Египетская история молчала, зато явственно шелестели доллары, предложенные канадцем. Выждав время, Питер Мунк стал распродавать арендованную землю небольшими участками. Он верно рассчитал, что за возможность построить виллу с видом на пирамиды, за престижность места, за прекрасный воздух аравийские и другие нувориши не пожалеют денег. Не выкопав и метра канавы, не заложив ни одного фундамента, компания стала получать миллионы. Профессор истории Каирского университета Намат Фуад первой начала распутывать клубок грязных дел. Мунк оказался связанным и с египетским правительством, и с саудовской королевской семьей. О сделке стали писать газеты, начались дебаты в парламенте. Распродажа плато у пирамид прекратилась, но никто так и не был наказан.

Жизнь как бы повторила фантастический гротеск Гамаля аль-Гитани — его повесть «Воспоминание о прошедшем». С этой повести началось мое заочное, а затем и личное знакомство с писателем. Он подкупал искренностью без претензий, оригинальностью без оригинальничанья. Он уловил психологию «инфитаха», настроения «жирных котов», безумство распродажи, пиратство торгашей.

Ко времени публикации «Воспоминаний о прошедшем» имя Аль-Гитани уже стало известным в египетской и арабской литературе, несмотря на его относительную молодость: ему тогда было тридцать три года. Он принадлежал к кругу писателей-патриотов, которые с болью в сердце задавали вопрос: что означает для страны политический, курс Садата? От насеровской эпохи осталась высотная Асуанская плотина, заводы и фабрики, сооруженные при сотрудничестве с Советским Союзом. А что дало правление Садата?

Не только паразитизм прослойки нуворишей, но и их разрыв с национальными интересами и национальными традициями вызывал бурлящее недовольство и масс, и честной интеллигенции. Этот разрыв был не только социально-экономической и политической сутью новых компрадоров (как раз этот аспект зачастую ускользал от понимания масс), но означал и американизацию их быта, манеры поведения, взглядов, привычек. Нувориши, коррумпированные чиновники, купленная ими интеллигенция приобретали те черты, которые известны на Западе под словом «космополитизм», а здесь, на Ближнем Востоке, — под словом «левантизм».