Аз есмь царь. История самозванства в России - [80]

Специфический тип модерной политики в России заслуживает по крайней мере трех замечаний. Во-первых, временное измерение: внезапность ее появления и кратковременность существования. Россия стала политическим пространством только благодаря революциям 1905 и 1917 годов, когда, как писал Петр Холквист, все участники событий пытались использовать политику для изменения общества. Но то, что обязано своим возникновением прежде всего революции, никогда не остается на том же уровне после того, как революционная буря затихает и ближайшие цели достигнуты. Позиции, завоеванные в 1905 году, сохранялись на протяжении примерно двух десятилетий, отмеченных тремя революциями, Первой мировой и Гражданской войнами: период слишком короткий для того, чтобы радикально покончить со старой моделью, и слишком нестабильный для того, чтобы закрепить приобретенное и воспрепятствовать его разрушению.

Второе замечание касается последствий того, что единодушно называют раздробленностью русского общества. Ощущение необходимости уничтожения системы сословий было в ту эпоху всеобщим. Этого требовали крестьянские движения 1905 года. Выборов на всеобщей основе, а не по сословному принципу, требовал от царя делегаты земского съезда. После масштабного политического кризиса 1907 года, называемого в историографии Третьеиюньским государственным переворотом, когда царь распустил II Государственную думу и изменил избирательное законодательство, произошла приостановка, если не отход от политического оформления классов. Система сословий повсеместно развалилась, но не была уничтожена.

Третье замечание касается большевистской концепции общественных классов. В своих работах 1899–1901 годов молодой Ленин пришел к выводу, что в России нет политически оформленных общественных классов. По его мнению, капитализм в России не привел к спонтанному рождению современных классов. Таким образом, без классов – а значит, и без классовой борьбы – путь к революции был прегражден. Эта неспособность русского капитализма требовала вмешательства политического фактора в естественный ход русской истории. Поэтому в своей работе «Что делать?» Ленин обозначил проект создания политической партии, предназначенной для выполнения комплексной задачи объединения разных социальных слоев – крестьянства, промышленного пролетариата, а также всех тех, кому самодержавие мешало развиваться, – в борьбе против царской власти, что означало одновременно создание классов и завоевание политического пространства. Но партия не должна была забывать о своей собственной цели – социалистической революции. Партия знала, какой класс призван развиваться для строительства нового общества и какие классы обречены на исчезновение. Партия мыслилась как орган чисто политический, но с врожденным пороком самодержавия: она исключала социальную автономию и сохраняла монополию критерия законности власти. В конечном итоге эта партия, развившись в данном дискурсе, не создала ни классов, ни политического пространства, а придя к власти, была вооружена идеологией, в которой иллюзия научного знания будущего служила опорой легитимности власти.

Глава XXIV. К ОРУЖИЮ! ЗА ЦАРЯ И СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ!

Во Владивосток приехал уже Великий князь Николай Николаевич. Он принял всю власть над Русским Народом. Я получил от него приказ, посланный с одним генералом, поднять народ против Колчака. Ленин и Троцкий в Москве признали великого князя Николая Николаевича, и назначены его министрами <…>. Призываю всех православных людей к оружию. За Царя и Советскую власть!

П. Щетинкин

ПРИСУТСТВИЕ ПРОШЛОГО В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ

Свержение царизма в феврале 1917 года открыло новое Смутное время. Самозванство здесь тоже присутствовало – и как образ действия, и как аргументация.

Образ действия. В 1919 году в Енисейской губернии Гражданская война была в полном разгаре. Крестьяне, потерявшие терпение от грабежей красных и белых войск, стали надеяться на возвращение царя. Между тем советские партизаны под командованием Петра Щетинкина (1884–1927), большевика, бывшего активиста партии эсеров, крестьянина по происхождению, сумели подвигнуть крестьян на выступление против адмирала Колчака, господствовавшего тогда в этом регионе. Чтобы достигнуть своей цели, Щетинкин не стеснялся рассылать прокламации от имени наследников последнего царя, используя религиозные представления крестьянства. Процитированные в эпиграфе фразы содержатся в одной из прокламаций Щетинкина.

Количество слухов, упомянутых в предыдущих главах, значительно, но из этого не следует, что все подданные царя были действительными или потенциальными самозванцами, как и то, что самозванство было единственным двигателем народных восстаний. Равным образом и мистификация, к которой прибегал Щетинкин, не доказывает, что большевики добились победы в Гражданской войне исключительно таким способом. В этом случае, как и во всех других, нашли проявление не только общие черты политической культуры и коллективного опыта, но и специфические местные особенности и индивидуальная инициатива. По схожей логике мистификации, практиковавшиеся в прошлом некоторыми революционерами-антицаристами, возродились в форме тайных антисталинских организаций, существовавших только на бумаге. Повторения мистификаций в духе Нечаева, как и успех Щетинкина, побуждают нас думать об их связи с русской политической культурой времени, в которое они действовали, и поставить вопрос о форме присутствия прошлого в настоящем.