Аз есмь царь. История самозванства в России - [76]

Крестьяне из Шабельников, прося царя об амнистии в письме, посланном на высочайшее имя в 1880 году, использовали для характеристики происшедшего слово, которое подсказал им их собственный опыт борьбы: «Не знали мы тогда, что эти лица (Стефанович, Дейч и Бохановский. – К. И.) были самозванцы».

ЮНЫЙ ДВОРЯНИН МИХАИЛ БЕЙДЕМАН

Провал декабрьского восстания, отсутствие какой бы то ни было политической открытости, безжалостное искоренение любого инакомыслия, включая неугодные стихи, беззаконие помещиков (или «оргии крепостного права», как окрестил это явление близкий царю сановник) и угнетение Польши побуждали молодежь к прямым действиям, которые могли быть совершены в одиночку или небольшими группами и пробивали брешь в той системе, которая казалась незыблемой. Стены Петропавловской крепости скрывали Алексеевский равелин, мрачную тюрьму с одиночными камерами, о существовании которых знали всего несколько человек. Комендант крепости часто не знал имени вверенных ему заключенных, и только царь мог решить, кто должен сидеть, а кто достоин свободы. С 1825 по 1846 год здесь томился декабрист Гавриил Батеньков. Революционеры 1870–80‐х годов, ставшие узниками равелина, были освобождены в 1905 году. Михаил Степанович Бейдеман, юный офицер, выходец из дворянской семьи родом из Бессарабии, был после сообщения матери о его исчезновении объявлен в розыск и в 1861 году арестован в возрасте двадцати одного года. При нем нашли несколько листков – манифест за подписью «императора Константина I, сына Константина Павловича», призывавший к свержению Александра II. Царь решил держать его в полной изоляции, в четырех стенах одиночной камеры. Сестре Бейдемана, молившей позволить ей навестить арестанта (их мать умерла по дороге в столицу, куда она ехала хлопотать о всемилостивом прощении), его величество изволил ответить, что власти не имеют возможности делиться с ней какими-либо сведениями об узнике. На девятом году сидения в одиночке Бейдеман, пав духом, написал покаянное письмо Александру, оставшееся без ответа, в котором молил об освобождении и обещал верно служить престолу. Еще двенадцать лет он провел в каменном мешке, не видя вокруг себя ни одной живой души. Так он сошел с ума и с утра до ночи оглашал стены каземата рыданиями и воем. В июле 1881‐го он был переведен в психиатрическую клинику, где и умер шесть лет спустя.

ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС

Чтобы отвлечь часть русской армии на решение внутренних проблем, польские повстанцы 1863 года пытались возбудить мятеж в самой России. Польские патриоты, жившие в России, напечатали императорский лжеманифест, где «от имени государственной власти устанавливалась полная свобода и равноправность всех проживающих на русской земле людей и полная свобода веры; получение всеми крепостными земли в определенном размере в полное и потомственное владение без всякой уплаты как помещикам, так и казне». Тем же манифестом император освобождал солдат от несения военной службы и объявлял об избрании депутатов в парламент. Крестьяне нескольких деревень прочли «манифест» и, выразив ему одобрение, спрятали подальше от полиции. Заговор был раскрыт, зачинщики расстреляны. Тут мы имеем дело с двойной мистификацией: в отношении крестьян, которым подсунули подложный манифест, и в отношении рядовых активистов, которым внушили, что восстание организовано московским революционным комитетом, предъявив в качестве доказательства поддельное письмо Бакунина, где он высказывался в поддержку восстания.

КРЕСТЬЯНЕ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

В Чигиринском уезде революционеры встретились с крестьянами. Первые использовали вторых, но и вторые отнюдь не были простаками. Они, в свою очередь, использовали народников, их организационные навыки, их технические возможности, деньги, которыми Стефанович щедро делился с нуждающимися семьями, объясняя, что берет их из средств, собранных на общее дело другими отделениями Дружины. Позднее, в 1902 году, крестьяне переиначивали нелегальные листовки революционных организаций в царский манифест о пожаловании им помещичьих земель, что явилось причиной крупных беспорядков.

Но пусть эта встреча не заслоняет от нас расхождения языков. Царская власть как таковая представлялась крестьянам априорной истиной, обязательной точкой отсчета, никому не подотчетной силой. Религиозные воззрения крестьян и их подчиненное положение поневоле заставляло считаться с властью. Однако же поразительная легкость, с которой ими игнорировались царские эмиссары и невыгодные им официальные законодательные акты, свидетельствует о том, что в их представлении страна была расколота на две части. С одной стороны, далекая и абстрактная власть, с другой – крестьянский мир, где судьба всей общины и отдельных ее членов вершится местными властями. В моменты кризисов у крестьян иногда возникали робкие мысли о возможности иных форм пространства, межобщинного или внеобщинного, но они не перерастали в осознанное, прочное ощущение национально-политического единства. В этом корень различий между крестьянами и революционерами. Переиначивание текста манифестов во время публичных чтений, байки ходоков, якобы побывавших в Петербурге, являлись элементами тайного языка, ключ к которому был у каждого крестьянина: речь шла не столько о сознательной лжи, сколько об игнорировании всего, что оставалось за границами их мира. Мистификации, к которым прибегали революционеры, представители просвещенной городской среды, повторяли лишь внешние черты крестьянского поведения, но производились с опорой на иной жизненный опыт и подчинялись иной логике, вписанной в современную политику, которая подразумевала осуждение классовой эксплуатации и союза царя с землевладельцами.