Аз есмь царь. История самозванства в России - [11]

В 1570 году появилось сочинение Грозного, подписанное его настоящим именем: «Ответ царя Яну Роките». Через несколько лет он выпустил «Послание к неизвестному против лютеров». На этот раз он подписался Парфением Уродивым, псевдонимом, полном символического смысла: «уродивый» – старинная форма слова «юродивый». Этот псевдоним сам по себе был объяснением, которое царь давал собственному поведению. Его бесчисленные браки могли показаться святотатством только со стороны: если он вел себя подобным образом, то только потому, что его действия были продиктованы святостью. Впрочем, и сам брак мог иметь последствия только для других: разве он сам не оставался целомудренным? Ведь личное имя Парфений в псевдониме, выбранном Грозным, представляет собой славянскую форму греческого слова parthenikós, означающего «девственник». Христианские мыслители еще с античных времен считали целомудрие мостом, соединяющим небо и землю: parthenia («девственность») напоминала о святой Фекле, помогала человеку приблизиться к божественному, ибо сам термин происходил от слов para to theion («рядом с Богом»). В византийской традиции, продолжательницей которой считала себя Москва, бытовало представление о двух телах императора, причем целомудрие соотносилось именно со священным телом монарха. Попытка распространить целомудрие также и на брачную жизнь царя представляла концепцию власти, согласно которой у властителя вообще нет человеческого тела.

Опричники были одновременно и монахами, и воителями юродства, что давало им право преступать закон. Но даже если крайности правления Грозного и были чем-то из ряда вон выходящим, сближение царя с юродивым стало в России XVI–XVII веков общим местом. Взаимозаменяемость их ролей была возможна, и, самое главное, это было известно.

СИМВОЛИЧЕСКИЙ ЯЗЫК ЦАРЯ

Переворачивание норм нужно было производить публично, на виду у подданных. Побывав на пиру, устроенном новгородским архиепископом Пименом, дабы смягчить гнев царя, Иван Грозный приказал ему снять с себя тиару и священнические одежды и лишил его сана архиепископа, сказав: «Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену». Он дал ему в руки волынку и бубны, велел привести кобылу и сказал бывшему архиепископу: «Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов».

Здесь решение царя передано на языке мира, вывернутого наизнанку: в качестве кары выступает обратное переодевание (на пирах в епископскую одежду обряжались миряне), что отнюдь не смягчает суровости наказания – скорее наоборот. Царь делал свои решения понятными для наблюдателей, используя известный всем символический язык переворачивания норм. Он ритуализировал свои публичные действия и общался с народом без посредников. Через несколько десятилетий Иван Тимофеев, описывая «подобные тьме знаки», коими Грозный отметил своих опричников, и вспоминая об ужасе, который они внушали, подчеркивал, что практика переворачивания норм свидетельствовала о «природе» царского произвола, осуществлявшегося так, чтобы его суть была понятна каждому: чтó для других считалось бы святотатством, дозволено царю. Отождествление последнего с юродивым транслировало тот же посыл: царь может быть лишь объектом веры, недоступной разуму.

Иван придумывает язык, который понятен всем, но использование которого оставалось его исключительным правом, поскольку только он мог определять значение каждого знака.

У ИСТОКОВ ЦАРСКОГО ТИТУЛА

В официальной доктрине представление о царском престоле было выражено предельно четко: царь может иметь как божественное, так и дьявольское происхождение («лжецарь»). Симеон не был Рюриковичем; на московский престол его поставил царь Иван, а не Бог. Однако он не воспринимался ни как дьявол, ни как «лжецарь». Рассмотрим ряд примеров из фольклорных источников, свидетельств народной памяти, официальной истории борьбы за власть и из норм права, позволяющие выявить значение и последствия поведения Ивана Грозного.

Фольклор XVI века знает множество произведений, посвященных теме «царь и народ». В цикле песен об «Иване Грозном и разбойниках» главный герой, напоминающий Илью Муромца, встает на пути разбойников, похитивших монастырские сокровища. Он выходит победителем из схватки, но вместо того чтобы вернуть богатства церкви, забредает в кабак (а это уже акт богохульства!) и угощает всех посетителей вином. После подозрения в краже монастырских сокровищ его арестовывают и подвергают порке. Но, узнав о битве с разбойниками, Иван Грозный решает освободить богатыря и награждает его крупной денежной суммой, возместив ущерб от несправедливого обвинения. Как видим, фольклорный Иван не только оправдывает двойное святотатство – пьянство и воровство: он действует вопреки юридическим нормам, которые предусматривали возмещение ущерба только жертвам ложных обвинений. Богатырь, покусившийся на церковное имущество, должен был считаться преступником, потому что, отняв сокровища у разбойников, не только не вернул их в храм, но попросту пропил.