Айседора Дункан: роман одной жизни - [95]

«Пью, потому что схожу с ума от меланхолии, — пишет он Мариенгофу. — Началось это сразу, как только сели в аэроплан. Когда увидел внизу огни Берлина, мне захотелось плюнуть на него. И все время, что я там жил, это желание меня не покидало. Атмосфера Берлина издергала мне нервы».

«Германия переживает грустный закат, — пишет он Илье Шнейдеру. — Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трупно, как воняют они изнутри. Никакой революции здесь быть не может, все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы».

Обеспокоенная состоянием Есенина, Айседора везет его в Висбаден показать специалисту.

— Состояние его серьезное, — заключает тот после осмотра Сергея. — У вашего супруга нервная депрессия. Плюс алкогольная интоксикация. Абсолютно необходимо, чтобы он прекратил пить хотя бы на два-три месяца. Иначе вы можете оказаться с настоящим буйным помешанным на руках.

Против ожидания Есенин ведет себя покорно. Начиная со следующего дня он не прикасается к спиртному, и резкий переход совершенно расстраивает его нервную систему. Он становится раздражительным, вспыльчивым, как никогда, но через несколько дней успокаивается и уже может работать.

Там же, в Висбадене, Айседора встречается с молодой полькой Лолой Кинель, говорящей и по-русски, и по-английски. Она сразу прониклась к ней симпатией, нашла ее умной, образованной, хорошим психологом и пригласила работать секретарем-переводчиком. Это облегчит ее беседы с Сергеем, потому что до сих пор они общались на только им двоим понятной русско-американской смеси языков.

В июле, после долгих формальностей, они получают визу в Брюссель. Айседора должна дать там три представления в театре «Монне». Для Сергея это продолжение европейской голгофы. «Так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы, обратно в Россию, к прежнему молодому нашему хулиганству и всему нашему задору!.. — пишет он Мариенгофу. — Здесь такая тоска, что просто хочется послать это все к энтой матери… Я бросил пить… Очень много думаю и не знаю, что придумать».

Несмотря на свой возраст и полноту, Айседора удивляет бельгийскую публику неповторимой грацией жеста и волшебством, исходящим от ее танцев. Каждый из них похож на короткое стихотворение, наполненное смыслом и чувством. Ни одного лишнего движения, никакого кокетства или кривлянья. Максимум выразительности при минимуме средств. Каждая линия тела — шедевр простоты.

Искусство Айседоры достигло благородства, ее танец вырос до символа. Она не танцует под музыку, а выражает ее скрытый смысл, то, что не могут сказать сами звуки. Ее танец является произведением в полном смысле этого слова.

Когда Айседора решила проехать в Италию через Париж, она столкнулась со множеством трудностей: ее брак с советским гражданином отнюдь не упрощал дело. Ей не отказывали в необходимых визах, но заставили выполнять долгие и нудные формальности. Привыкшая к уважению со стороны чиновников, она возмущена этим оскорбительным недоверием. А власти проявляют настороженность, потому что она ни от кого не скрывает истинную цель своего турне: собрать средства для содержания школы в Москве. В конце концов она получает право въехать во Францию благодаря вмешательству Сесиль Сорель и министра народного образования, при условии не заниматься просоветской пропагандой. Полиция получила приказ внимательно следить за ней. «Я не вмешиваюсь в политику, — уверяет она. — Я приехала дать танцевальный концерт в „Трокадеро“. Выручка предназначена для моей школы. Вот и все». Она оказалась первой советской гражданкой, ступившей на землю Франции.

В Париже чета Есениных принимает множество людей, в том числе Павлову. Она находит Есенина задумчивым и даже удрученным. Ей кажется, что она прочла в его глазах мечту о более справедливом и чистом мире. Она спросила его: нашел ли он наконец счастье? Слегка отвернувшись, словно избегая взгляда Айседоры, он ответил по-русски:

— Счастье — это чудесное слово в темных складках наших снов… Когда я вижу мир и его варварство, предпочитаю залить глаза вином, чтобы они не видели его искаженного лица.

После недели, проведенной в Париже, они едут в Венецию и останавливаются в Лидо, в «Эксельсиор Палас-отеле». Похоже, Сергей стал немного спокойнее. Он в пижаме, Айседора в просторной тунике, оба проводят дни в пляжной кабине на берегу моря. Она не спускает с него влюбленного взгляда, следит за ним, как за младенцем, окружая неусыпной заботой, стараясь не оставлять одного. Как-то раз Сергей заявил, что хочет прогуляться. Тотчас Айседора выразила желание пройтись вместе с ним.

— Нет, не стоит. Жди меня здесь.

— Хорошо, Жанна пойдет с тобой. Или Лола, если тебе так приятнее.

— Я хочу погулять один, — отвечает Сергей. — Ты понимаешь? Один! Мне надо немного побыть одному!

Озабоченная, Айседора оборачивается к Лоле и говорит ей по-английски:

— Я никогда не отпущу его гулять одного. Вы не можете понять. Вы не знаете его… Он может просто не вернуться… Однажды в Москве он уже устроил такой фокус… А тут женщины! Вы меня слышите, Лола? Женщины! Надо обязательно помешать ему.