Айни - [21]

За пиалой ароматного зеленого чая старики стали вздыхать.

«Наконец-то, — подумал Садриддин, — видно, что-то важное на уме у стариков. — Но вслух ничего не сказал и не поддержал ничего не значащую беседу. — Так будет вернее, — решил он, — заставлю их высказаться напрямик».

Наконец после долгих вздохов и сетований на старость один из стариков, низенький, горбоносый, приступил к делу.

— Плохо неженатому человеку в старости.

— Да, — поддержал другой, — настоящему мусульманину не следует отступать от закона божьего.

— Стыдно правоверному ходить холостым, — недовольно пробурчал первый.

Разговор не клеился; рушилось все, к чему гости так долго готовились, — дипломатическая беседа, разговор ни о чем и обо всем. На Востоке считается признаком скудного ума разговор напрямик, «в лоб». Восточная этика требует, чтобы иносказательные, имеющие двойственное значение слова ясно говорили собеседнику все.

— Вас подослал Мухиддин-ходжа?

— Ну, зачем же так грубо? — поморщился горбоносый старик. — Мы твои гости…

— Вы хотите видеть меня женатым?

— Приятно вести беседу с умным человеком, — дружно закивали головой старики.

— Нет, я не женюсь, сейчас еще не время мне жениться. Я хочу справить туй, я готовлюсь к тую, а потом и женюсь!

Старики недоуменно пожали плечами и всю дорогу пытались понять скрытый смысл слов Айни, но, так ничего и не поняв, пришли к выводу, что Садриддин спятил.

— Такое бывает, когда человек много читает, — утешали они Мухиддин-ходжу, — особенно если он пишет стихи…

Откуда им было знать, что Айни под словом «туй» («свадьба») подразумевал народную свободу?..

Колесовская история

Великая Октябрьская революция потрясла весь мир. Огромно ее историческое значение и для Бухары. Перепуганный эмир готов был задушить любое проявление свободомыслия. Он увеличил численность армии, связался с басмачами Ферганы и через Афганистан стал договариваться о поддержке его силами иностранных держав, в частности Англией.

Бухарский эмират становился центром контрреволюции Средней Азии. Советское правительство Туркестана, отрезанное от России, оказалось в затруднительном положении. Действия эмира бухарского создавали угрозу всему Туркестану.

В это же время руководители джадидов Бухары в Ташкенте обратились за помощью к Колесову — председателю Совета комиссаров Туркестана:

— Мы имеем в Бухаре тридцать тысяч вооруженных людей. Если вы окажете небольшую помощь — возьмем власть в свои руки.

Колесов, поверив заверениям руководителей реформистов-джадидов, с небольшими силами прибыл в Коган. Эмир, извещенный «слухачами», агентами, приказал разобрать железнодорожные пути с обеих сторон, отрезая Колесову путь к отступлению.

Революционные солдаты строили дорогу и по ней отступали в Самарканд.

Руководители джадидов думали припугнуть эмира и при помощи Колесова захватить власть: вооруженной поддержки народа у них и не было. Эти действия джадидов привели к тому, что эмир стал уничтожать передовую интеллигенцию, людей, сочувствующих революции и помогающих большевикам.

Брата Айни Сироджиддина привели из кишлака в Бухару, посадили в подземелье «Обхона», где когда-то томился сам Айни. Пятнадцать дней пытали Сироджиддина, потом по приказу эмира убили.

Айни горячо любил брата и тяжело переживал его смерть. Он написал стихотворение «Элегия на смерть брата». Поэт призывает уничтожить эмира, разрушить эмират и построить новое государство свободы.

После отступления Колесова эмир организовал террористическую группу из воров и отщепенцев Самарканда. Впоследствии вся группа стала басмаческой бандой. Эмир хотел убить Айни руками наемников. Эмир считал, что Айни — один из руководителей движения 8 апреля. Оставаться в Самарканде Айни не мог — слишком велика была нависшая над ним опасность. Он был вынужден уехать в Ташкент. 22 апреля 1918 года он выехал. Почти полгода прожил Айни в Ташкенте. За это время раны его зажили, сам он окреп и по приглашению друзей снова вернулся в Самарканд. Самарканд ведь был ближе к Бухаре, а Айни не хотел уезжать далеко от Бухары: его беспокоили бухарские события и судьба друзей, оставшихся там, Айни мечтал о светлом дне освобождения Бухары от гнета эмира, о свержении эмира и крушении эмирата…

В «Элегии на смерть брата» поэт со скорбью обращается к своему брату:

…Мой милый друг, мой брат, надежда ока, —

Далеко ты, далеко ты, далеко…

Это обращение к погибшему брату дает особую окраску стиху, делает его лирически задушевным, и тем более убедительно звучат последние строчки, гневно заклеймившие и проклинающие эмира, деспотизм и призывающие светлое будущее:

…Но говорю, падут ночные тени,

И захлебнется мир в крови гонений,

Тогда эмиры, и муллы, и шейхи

Потонут в мутном море преступлений.

Я говорю: тогда падут короны,

Обрушатся дворцовые ступени!

Я говорю: мы выйдем из темницы,

Перед рабом хан рухнет на колени![3]

«Марш свободы»

Из Бухары приходили сообщения о казнях сотен людей и страшных пытках в зинданах — подземельях эмира бухарского. Айни тяжело переживал это, самым мучительным для него была полная невозможность хоть чем-нибудь облегчить участь друзей. Он ходил мрачный, расстроенный и даже временами переставал верить в грядущую революцию, в освобождение Бухары.