Аввакумов костер - [112]
Помолились в Голгофской церкви... Постояли на истринском берегу... Осмотрели скит бывшего патриарха...
Велик был замысел Никона — воссоздать в Подмосковье священные места погребения и Воскресения Господня. Долго стоял шестнадцати летний государь в незаконченном строительством храме Воскресения Господня, воздвигаемого по точным чертежам иерусалимского храма...
«Дитятком красным, церковным...» назвал царя Фёдора в своей челобитной сосланный в Пустозерск протопоп Аввакум. Страшные слова писал об отце Фёдора, покойном Алексее Михайловиче. Будто возвещено было Аввакуму от Спасителя, что в муках сидит батюшка.
Страшное известие, коли так. Страшно было про батюшку царю Фёдору думать. Такой богомолец был, а патриарха Никона в тюрьме запер, Аввакума в Пустозерский острог зарыл. Боярыню Морозову и княгиню Урусову голодом в яме заморил, Соловецкий монастырь мечу предал... Воротить бы сейчас всех умученных им, наказать бы им, каб молились за батюшку — может, полегче ему будет... Только куда же воротишь? Сам Аввакум в челобитной пишет, что «как бы царь-государь ему волю дал, то, что Илья-пророк перво бы Никона-того собаку рассёк начетверо, а потом и никониян тех...»
Воротишь такого, потом самому унимать придётся, на свою душу грех брать. Нет уж...
А Новый Иерусалим очень царю Фёдору полюбился. Повелел он продолжать строительство обители и часто теперь наведывался сюда помолиться Богу за батюшку, погоревать о судьбе устроителя этой обители патриарха Никона, всё ещё томящегося в заточении...
6
Тринадцать лет просидел в заточении старец Никон. Поначалу, когда только привезли его в Ферапонтов монастырь, ни в чём стеснения не было.
Поначалу обиду на государя тешил в себе.
«Ты боишься греха, просишь у меня благословения, примирения, — сварливо писал он Алексею Михайловичу, — но я даром тебя не благословлю, не помирюсь, возрати из заточения, так прощу...»
Очень быстро Никон утвердился в Ферапонтовом монастыре, и всё здесь творилось по его указу. Только огорчало тогда Никона, что озеро вблизи никакого острова не имело. Поэтому повелел навозить с берега камней и насыпать — четыре метра здесь глубина — остров. Двадцать четыре метра длиной и десять метров шириной был рукотворный остров, на котором установил Никон крест с надписью:
«Никон, Божией милостью патриарх, постави сей крест Господень, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь, на Беле-озере в Ферапонтовом монастыре в тюрьме».
Ещё, коротая время, целительством Никон занимался. Поскольку, в отличие от молитв чудотворцев, его молитвы никого не излечивали, приказал Никон в московских аптеках порошков и капель накупить, лечебники приобрёл и так с помощью медицинской науки и лечил. Бывали случаи, что и выздоравливали болящие...
Но и преобразования природы, и занятия целительством пришлось оставить, когда стало известно в Москве о пересылках патриарха со Степаном Разиным.
Эти годы строгого заключения окончательно сломили патриарха. Отныне все его хлопоты были только о своём питании.
«Я болен, наг и бос... — писал он царю. — Сижу в келье затворен четвёртый год. От нужды цинга напала, руки больны, ноги пухнут, из зубов кровь идёт, глаза болят от чада и дыму... Ослабь меня хоть немного».
Алексей Михайлович указал тогда Никите, архимандриту Кирилло-Белозерского монастыря, доставлять Никону всё, что он потребует. Чёрные наступили для кирилло-белозерских монахов дни. Что бы ни делали, как бы ни пытались угодить именитому узнику, всё одно недоволен был.
— Кроме щей да квасу худого и не дают ничего! — жаловался он царёву посланцу Лутохину. — Морят голодом.
Архимандрит Никита показал тогда Лутохину садки, где держали для Никона стерлядь, сказал, что без живой рыбы и пива ни одна трапеза у бывшего патриарха не обходится, а овощи всякие, мёд, орехи и сласти разные вкушает без всякого ограничения.
— Какая там рыба?! — возмутился Никон, когда Лутохин попытался заступиться за архимандрита. — Иссиделась та рыба в садках, её есть невозможно. Алексей-то Михайлович, свет, небось не такую рыбу кушает.
Этого Лутохин и сам не знал. Не знал и архимандрит Никита. А Никон не оставлял его жалобами. Жаловался, что попрекают его служителей кирилло-белозерские монахи, будто кушает их батька ваш.
— Нешто я людоед? — удивлялся Никон.
Великого государя просил, чтоб запретил Никите козни против него строить.
«Не вели, государь... — просил, — Кирилловскому архимандриту с братиею в мою кельюшку чертей напускать...»
Про чертей не лукавил. Много их поселилось в келье бывшего патриарха. А откуда? Видно, кирилло-белозерские монахи и населяли... Откуда ещё взяться?
Но с чертями мирно Никон уживался. В церковь только перестал к причастию ходить, и всё. О кушаньях черти не мешали думать, тихо себя вели.
Иногда в слабеющей голове Никона посреди мыслей, чего бы ещё покушать велеть принести, возникала печаль, что ошибся он в чём-то. Власть церковную от царя защищал?.. За это и поплатился?.. Тогда чего же Иоакиму нынешнему и Монастырский Приказ удалось распустить, и статьи Уложения о монастырском землевладении отменить? Не в пример Никону, власти у Иоакима больше стало, а никто не трогает его.
Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири. Соликамский крестьянин Артемий Бабинов проложил первую сибирскую дорогу. Казак Семен Дежнев на небольшом судне впервые в мире обогнул по морю наш материк. Об этих людях и их подвигах повествует книга.
Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг.
Выдающийся поэт, ученый, просветитель, историк, собиратель якутского фольклора и языка, человек, наделенный даром провидения, Алексей Елисеевич Кулаковский прожил короткую, но очень насыщенную жизнь. Ему приходилось блуждать по заполярной тундре, сплавляться по бурным рекам, прятаться от бандитов, пребывать с различными рисковыми поручениями новой власти в самой гуще Гражданской войны на Севере, терять родных и преданных друзей, учительствовать и воспитывать детей, которых у Алексея Елисеевича было много.
Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, «самого короткого» для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения «красного террора» в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина — вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Марсиане, по мнению автора книги, – это люди с непривычным, причудливым взглядом на жизнь, которых породила наша полная противоречий и аномальных явлений действительность. И попадают марсиане в нелепые, порой невероятные ситуации, о которых и рассказывает ленинградский писатель, призывающий читателя взглянуть на свои поступки, мысли и чувства со стороны, сравнить их с общечеловеческими нормами.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Автор книги Борис Алмазов не только талантливый писатель, но и известный деятель казачьего движения , атаман. Поэтому в своем новом романе он особенно колоритно и сочно выписывает детали быта казаков, показывает, какую огромную роль сыграли они в освоении сибирских пространств.
Роман Александра Бородыни «Крепостной шпион» — остросюжетный исторический детектив. Действие переносит читателя в российскую столицу времён правления императора Павла I. Масонская ложа занята поисками эликсира бессмертия для самого государя. Неожиданно на её пути становится некая зловещая фигура — хозяин могучей преступной организации, злодей и растлитель, новгородский помещик Иван Бурса.
В увлекательнейшем историческом романе Владислава Романова рассказывается о жизни Александра Невского (ок. 1220—1263). Имя этого доблестного воина, мудрого военачальника золотыми буквами вписано в мировую историю. В этой книге история жизни Александра Невского окутана мистическим ореолом, и он предстаёт перед читателями не просто как талантливый человек своей эпохи, но и как спаситель православия.
Иван Грозный... Кажется, нет героя в русской истории более известного. Но Ю. Слепухин находит новые слова, интонации, новые факты. И оживает Русь старинная в любви, трагедии, преследованиях, интригах и славе. Исторический роман и психологическая драма верности, долга, чувства.