Автостопом по социализму, или Свобода по талонам - [16]

Цены для нас сразу становятся ниже, входим внутрь за какие-то копейки.

Внутри достаточно весело. Пипиньо разводит на секс престарелую немецкую мучачу явно не первой свежести, я же обнаруживаю разукрашенную примадонну, певшую в подворотне, которую я посещал несколько часов назад. Она меня каким-то чудом узнала и стала плясать со мной. На дискотеке пьяные в умат немцы снимают кубинских мучач, мы тоже отрываемся, как можем. Что мне понравилось в кубинской дискотеке, так это то, как музыкой проникаются все присутствующие; танец захватывает каждого, от ди-джея до официантки, танцуют все вперемешку, все со всеми, сальса, не сальса – неважно, и самое интересное – для этого почти не нужно напиваться. Общий задор, отлакированный мохито и Кубой либре, передается и мне. Учу своего нового друга азам русского мата, немцы уже вообще еле стоят и мучачи их почти выносят. Выходим на воздух и мы: дискотека окончена. Смотрю, как у входа полулежит немец, хлопаю его по плечу, посмеиваюсь; весь этот балаган удаляется, и не понятно, кто кого ведет: мучачи немцев или немцы мучачей.

Время уже позднее, Пипиньо зовет меня на пару дней к себе в гости в Эль Кобре, говорит, что родители его ждут, к нашему приезду зарежут индейку. Обещает систему «все включено»: бесплатные мучачи, пир на всю деревню и тому подобные прелести, делая особый упор на индейку. На мнимые обещания я не особо ведусь, но поскольку никаких планов в Сантьяго нет, соглашаюсь (весь мой маршрут диктовался отсутствием планов, поэтому принимать решение ехать туда, а не сюда в последний день/час/минуту приходилось неоднократно). Я, правда, договорился со своей хозяйкой на два дня проживания в Сантьяго, а уехать придется через день, но да ладно. В Сантьяго – я уверен – еще вернусь: после Эль Кобре нужно двигаться в Гуантанамо. Довольные друг другом, расходимся по домам. Выдаю уставшему натанцевавшемуся бедняге деньги на такси: очень уж просит.

Засыпаю.

***

Утро в Сантьяго. На сей раз петухов не было. Была электродрель. Ранним утром пришли какие-то гастарбайтеры штробить стены непонятно для каких целей. Выспаться не удалось, но зато тетушка накормила меня отменным завтраком. С утра я намеревался заскочить в тренажерный зал, заприметивший накануне, благо он находился совсем недалеко от дома, однако Пипиньо пришел слишком уж рано: я даже не успел собрать шмотки. В спешном порядке закидывая остатки завтрака в рот, а одежду – в рюкзак, прошу своего друга объяснить хозяйке касы, что мои планы вновь претерпели изменения и санаторно-курортное лечение в трущобах Сантьяго подходит к концу: уезжаем в Эль Кобре.

Пока я упаковывал барахло, Пипиньо, заметив, как у меня вывалилась из рюкзака красная веревка, которую я хотел было выбросить, быстро подобрал её и присвоил себе. Меня несколько поразила его находчивость, порожденная, по всей видимости, банальной нищетой:

– Ты что, парень, это же веревка! Веревка на шею! Не просто веревка, а красная веревка! – он быстро нашел ей применение: одев на шею, стал использовать в качестве украшения и больше не снимал.

Украшенный веревкой, солнечными очками и моим плейером, Пипиньо тащит меня к своим родителям в деревню Эль Кобре.

Глава 8. Эль Кобре

Родители Пипиньо – обычные пролетарии, довольные властью, довольные своей жизнью и тем, что их сына выпустили из тюрьмы.

Яркий контраст политических взглядов Пипиньо и его родителей был заметен даже мне, иностранцу. Несмотря на всю бедность, отец каждый день уезжал в поле трудиться на тракторе, мать работала дома. В доме не было почти ничего, не считая многочисленного мелкого скота, однако обитателей дома это особо не расстраивало, из главного угла жилища на них взирал молодой Че, а мать верила в светлое будущее.

День прошел в посещении разных людей, обитающих в этой деревне, разбросанной у подножья гор Сьерра-Маэстры, и каждый из этих обитателей занимался чем-то своим. Какая-то мучача держала салон по наведению ногтевого марафета – и я материально помог ей, отдав часть своих баночек с маникюрным лаком. Какие-то люди содержали убогий музейчик внутри своего жилища и водили туда туристов. Кто-то жил в полном отдалении от центра деревни, возделывая поля и разводя крупный рогатый скот. Часть людей, считавшихся богатыми, разводили голубей на продажу. Как они мне пояснили, голубиный бизнес – очень прибылен по кубинским меркам: победители регулярных голубиных скачек поощрялись организаторами немалой суммой денег, и голуби – необязательно даже хорошие – стоили на Кубе дороже куриц.

Я понаблюдал, как живут, кормятся и размножаются эти птицы в голубятне, сооруженной на крыше чьего-то жилища, потрогал пернатых и остался доволен собой и голубеводами.

Кто-то разводил голубей, ну а кто-то разводил туристов, продавая им цветы и прочий хлам возле известной на всю Кубу католической церкви Девы Милосердия. Посетили церковь и мы, проспонсировав друзей Пипиньо путем покупки у них букета из желтых подсолнухов и возложив покупку у святого места внутри церкви.

Бродя по вечернему Эль Кобре, мы заглядывали в самые бедные деревенские дома, видели, как люди живут без воды, а дети – без игрушек; я одаривал детей игрушками, а людям помогал таскать воду с колонки и из других домов, вода в которых водилась. В квартале, где жил Пипиньо, не было обычных розеток, поэтому нам пришлось раскурочить электрощит, дабы выдернуть оттуда провода и, обмотав их вокруг вилки моего зарядного устройства, кое-как зарядить аккумуляторы для фотоаппарата. В свободное время простой люд созерцал по телевизионному ящику бейсбол или старые записи еще относительно молодого Фиделя Кастро, более простой люд – слушал те же речи по радио, а совсем простой, не имевший ни радио, ни телевизора, а может быть даже и света, шёл в гости, смотреть или слушать Фиделя и бейсбол.