Автор «записок на семенах акации» и другие статьи из «журнала ассоциации теролингвистов» - [3]

«Что? — возмутятся мои противники. — Неужели мы должны тащиться к черту на рога, в вечную тьму, где бушуют метели и трещат морозы под шестьдесят, ради весьма слабой надежды получить образцы некоей, лишь предположительно существующей, поэзии странных малочисленных птиц, которые упорно сидят во мраке и холоде зимней ночи, согревая между лапами единственное яйцо?»

И я отвечу: «Да! Потому что, как и профессору Дьюби, инстинкт твердит мне, что неземная красота этой поэзии столь уникальна, что мы вряд ли найдем на Земле что-либо ей подобное».

Тем из моих коллег, в которых силен дух научного поиска и благородного риска во имя достижения духовных ценностей, я скажу: «Вы только представьте себе: льды, колючий снег, тьма, непрерывный вой и визг ветра. А во тьме ледяной пустыни, скорчившись, застыли истинные поэты. Они будут умирать от голода, но еще несколько недель не сойдут с места в поисках пищи, потому что между лапами каждого из них, укрытое теплыми перьями, покоится одно-единственное великолепное яйцо, которое только так можно уберечь от смертоносного прикосновения вьюги и льдов. Эти мужественные птицы не могут ни видеть друг друга, ни слышать. Им дано лишь чувствовать дружеское тепло. Вот в чем суть их поэзии, их искусства. Как и все кинетические литературы, литература императорских пингвинов беззвучна, но в отличие от других в основе ее — почти полная недвижность, хрупкие, легкие колебания воздуха, приподнятое перышко, дрогнувшее крыло, прикосновение — легкое, слабое, но теплое прикосновение того, кто рядом. В невыразимо горьком одиночестве — сочувствие. В пустыне — присутствие друга. В окружающей со всех сторон смерти — жизнь».

ЮНЕСКО выделило мне значительную сумму на снаряжение экспедиции. Пока имеется четыре вакансии. В ближайший четверг мы отправляемся в Антарктиду. Если кто-то захочет присоединиться к нашей экспедиции — милости просим!

Д.Петри

РЕДАКЦИОННАЯ СТАТЬЯ ПРЕЗИДЕНТА АССОЦИАЦИИ ТЕРОЛИНГВИСТОВ

Что такое язык?

На этот вопрос, центральный для теролингвистики как науки, эвристический ответ был дан уже самим существованием такой науки. Язык — это средство общения. Вот исходная аксиома для всех наших теорий, исследований и открытий; и успех последних лишний раз подчеркивает важность этой аксиомы. Но на сходный, хотя и не идентичный вопрос «Что такое искусство?» мы до сих пор удовлетворительного ответа не дали.

Толстой в своей работе, название которой и составляет этот вопрос, дал на него ясный и четкий ответ: искусство — это тоже средство общения. Этот ответ, как мне представляется, был практически безоговорочно и без должной критики взят теролингвистами на вооружение. Однако он сам порождает массу вопросов. Например, почему теролингвисты изучают только язык животных?

Можно ответить: потому что растения не общаются между собой.

Хорошо, предположим, мы это установили. Стало быть, как это вытекает из нашей основной аксиомы, растения не имеют языка, а следовательно, не имеют и искусства. Но погодите! Это следует вовсе не из основной аксиомы, а всего лишь из недостаточно изученного постулата Толстого.

А что, если существует некоммуникативное искусство?

Или одни типы искусства коммуникативны, а другие нет?

Сами происходя от животных, активных хищников, мы, что вполне естественно, пытаемся обнаружить у других соответствующий тип коммуникативного искусства, и, когда нам это удается, такое искусство сразу же получает право на существование и свое место в типологической классификации. Способность определить типологическую принадлежность подобных видов искусства — недавнее блестящее достижение нашей науки.

Однако задумайтесь: несмотря на колоссальные успехи, сделанные теролингвистикой за последние десятилетия, мы только вступаем в эру великих открытий и ни в коем случае не должны становиться рабами собственных аксиом. Нам пока ни разу не удалось заглянуть за те далекие горизонты, что лежат перед нами. Мы пока еще не смеем принять тот поистине поразительный вызов, который бросают нам растения.

Если некоммуникативное искусство растений существует, то мы обязаны заново переложить буквально каждый кирпичик в фундаменте нашей науки и принять на вооружение совершенно новый набор технических приемов исследования.

Потому что просто-напросто невозможно одним и тем же способом исследовать и описывать леденящие душу детективные истории, столь распространенные в литературе ласок, любовные песни лягушек или туннельные саги земляного червя — и литературные произведения, созданные красным деревом или кабачками.

Этим объясняется и то, что безусловно смелые попытки д-ра Шриваса из Калькутты использовать замедленную съемку для записи лексики подсолнухов были обречены на неудачу. Он подошел к решению данного вопроса с позиций кинесики и пользовался теми же приемами исследования коммуникативного искусства, что и при записи произведений черепах, устриц, ленивцев. Для него основной проблемой представлялась лишь поразительная замедленность кинесики растений.

Однако копать здесь нужно значительно глубже. Искусство, которое д-р Шривас стремился обнаружить, если оно действительно существует, должно принадлежать к некоммуникативному типу и, возможно, к некинетическому. Возможно также, что время — основной элемент, матрица и мера всех известных искусств животного мира — вообще не имеет отношения к искусству растений. Растения могут пользоваться, например, такой мерой, как