Автопортрет с устрицей в кармане - [22]

— Вы думаете? — обеспокоенно сказал Роджер. — Мне это казалось очевидным. Хорошо, я посмотрю, как это исправить.

— Я уверен, вы все сделаете прекрасно, — сказал викарий, возвращая ему бумаги.

— Вы позволите мне заглянуть в вашу проповедь? В качестве ответного жеста. Вдруг я тоже буду вам полезен.

— Спасибо за предложение, но не стоит, — без воодушевления сказал викарий. — Она еще не дописана, там и сям вместо точных выражений стоят подпорки. В таком виде она не даст верного представления о том, что я намерен сказать, и замечания к ней не будут…

— Вы можете рассчитывать на мою скромность, — заявил Роджер. — Я буду аккуратен, как человек, танцующий на сырых яйцах. Ну, позвольте же мне, пока мы одни, — из меня не выйдет ни слова.

— Ну ладно, — решился викарий. — Держите.

— «Смерти больше не будет», — прочел Роджер. — Прекрасный выбор. Это в самом деле такое обещают?

— Добрый вечер, — сказала Джейн, входя из сада. — Я вам помешала? Эдвардс жаловался мне на природу; я сказала, что должна спешить, потому что вы меня ждете. Если не трудно, сделайте вид, что вы меня ждали, он смотрит.

— Привет, Джейн, — сказал Роджер. — Викарий написал замечательную проповедь на стих «Смерти больше не будет». Если он не против…

— Читайте, — сказал викарий, пожимая плечами.

— Благословенное пророчество! — продекламировал Роджер. — В должный час ты исполнишься над нами. Смерть покидает свое ремесло — царство ее прекратилось — человек является в ризе бессмертия.

— Как это красиво, — сказала Джейн. — Миссис Хислоп понравится.

— Не сейчас, — предупредил Роджер. — Я слышал, она нашла где-то в доме розетку с айвой и прилипла к ней, а потом отправила туда Энни с мокрой тряпкой, чтобы та «сделала за день хоть что-нибудь». Они обе сейчас не в настроении слушать про ризу бессмертия, я уверен.

— Розетку с айвой? — спросила Джейн. — Надо же.

— Мудрый язычник, — продолжал Роджер, — может утешать нас, представляя нашему взору руины древних и славных городов, и пытаться отвратить нас от частных скорбей зрелищем общих бедствий, однако…

— Сзади была Эгина, слева Коринф, — прибавил мистер Годфри, выходя из дома. — Добрый вечер. У вас здесь что-то интересное?

— Викарий шел в библиотеку, — пояснил Роджер, — но остановился посмотреть на картину, а вообще-то он сочинил проповедь на стих «Смерти больше не будет».

— Когда я смотрю на нее, — сообщил мистер Годфри, глядя на картину, — мне всегда приходит одна мысль: «К ней надо другую мебель, эти стулья ей не подходят». Простите мне эту откровенность. В этих кустах еще кто-то есть, или мне кажется?

— Никого нет, — сказал Роджер.

— Почему, — продолжил мистер Годфри, — никто никогда не соединяет эту тему — я плыл из Азии, по сторонам было то и то — с тем, когда человек великой славы, Помпей или еще кто-нибудь, взлетает на небо и видит под ногами облака и тщету земной жизни. Это сулит большие риторические выгоды, да и Коринф так лучше видно.

— Видимо, потому, — отвечал викарий, — что там, куда они взлетают, уже нет нужды ни давать, ни выслушивать утешения.

— А мне всегда было жалко эту пастушку, — сказала Джейн, — не знаю почему.

— Думаешь, ей что-нибудь грозит? — спросил Роджер. — Будь она гобеленом, ей следовало бы опасаться моли — потому на гобеленах и принято изображать одного человека в восьми местах, — а так худшее, что с ней может случиться, это потемнеть больше, чем за первые двести лет. Мы, смертные, можем ей только завидовать. Впрочем, и нам в этом отношении обещают перемены к лучшему, и если викарий позволит мне продолжить…

— Конечно, — сказал викарий.

— Сии драгоценные обетования, — продолжил Роджер, — не только сопутствуют праведным в нынешней жизни, но и последуют за ними в их новую обитель. Узники надежды слышат слово Всемогущего: Я отниму их у власти гроба, Я выкуплю их у смерти; где твои язвы, смерть? где твое надменье, могила?

— Как утешительно это обещанье, — сказала мисс Робертсон, выходя из дома. — Бывают минуты, когда лишь оно примиряет с тем, что видишь вокруг себя.

— Добрый вечер, мисс Робертсон, — сказал Роджер. — Викарий сочинил проповедь о том, что смерти больше не будет, а потом пошел в библиотеку и остановился возле картины, чтобы в одиночестве подумать о сходстве между ней и нашими нынешними обстоятельствами. А у вас что хорошего?

— Меня удивляют люди, — сказала мисс Робертсон, — которые находят в этой картине что-то веселое, какой-то намек на беспечные радости. Где они это видят? Посмотрите, как темна листва, сквозь которую белеет мрамор, в какой безнадежной позе застыл этот молодой человек, чьего лица мы не видим; как потерянно опустила руки пастушка! Неужели это праздник?

— Кстати, о мраморе, — сказал мистер Годфри. — По-моему, на нем какие-то буквы, не могу разобрать.

— Я думаю, это просто тень от ветвей, — сказала Джейн. — Или трещины.

— Никогда не приглядывался, — сказал мистер Годфри. — Интересно.

— Это надгробие? — спросил Роджер. — Тогда место для праздника действительно неудачное. Так вот, если викарий…

— Конечно…

— На каких шатких основах, — продекламировал Роджер, — зиждут обманутые души свои упования на вечное блаженство? Они любят грех, затверживают его, как прилежный школьник, — они ждут вечной милости как чего-то, что им само собой полагается, — робкому шепоту совести они отвечают, что будет еще время для покаяния: жалкое утешение! в какую бездну муки погрузит преступных этот обман?