Автопортрет с устрицей в кармане - [20]

— Да, конечно, — сказала Джейн. — Я ничего такого не имела в виду.

— По-моему, — сказал мистер Годфри, — сейчас все здесь смотрят друг на друга и думают об одном и том же.

— Инспектор, — громко сказала мисс Робертсон, — я знаю, что мы сделаем. Я предлагаю каждому, кто здесь есть, сказать, что он не убивал Эмилию. Мы сбережем вам время. Я уверена, что никто не солжет.

— Да-да, — саркастически произнес мистер Годфри.

— Мистер Хоуден, вы не могли бы…

— Почему я? — недоуменно спросил Роджер. — Впрочем, если вы настаиваете… Я не убивал Эмилию.

— Большое спасибо, мистер Хоуден, — с необыкновенной выразительностью произнесла мисс Робертсон. — Джейн, милая…

— Я ее не убивала, — серьезно сказала Джейн.

— Мистер Годфри, пожалуйста…

— Я бы обратил внимание присутствующих, — медленно сказал тот, — на формулировку нашей клятвы. Мисс Робертсон не предлагает тому, кто сделал это, признаться — в этом был бы хоть какой-то смысл. Она просит каждого сказать: «Я не убивал Эмилию». Легко заметить, что любой воспитанный убийца без затруднений выполнит эту просьбу и примет участие в спектакле, который, не утруждая ничьей искренности, позволяет каждому выставить в лучшем свете свою учтивость. Я отнюдь не думаю, что сформулировать клятву именно так мисс Робертсон побудило какое-то намерение, хотя сама она уклонилась ее произнести, — нет, я уверен, что одно лишь чудесное простодушие и женская небрежность причиной…

— Мистер Годфри, — произнесла мисс Робертсон с бледной улыбкой, — что вы такое говорите.

— Мистер Годфри, в самом деле, — сказала Джейн почти с негодованием.

— Мистер Годфри, вы позволите, — сказал инспектор и отвел его в сторону. — Насчет того попугая, что умер вместе с мисс Меррей.

— Танкреда? — с удивлением спросил мистер Годфри. — Он чем-то интересен?

— Немного. Это ведь был жако, да?

— Да, кажется.

— Давно он жил в доме?

— Лет пять. Сэр Джон подарил его жене, у него была склонность к таким… неожиданным подаркам.

— Они его любили?

— Думаю, да. Сэр Джон говаривал, что, если не ведешь дневника и не пользуешься чековой книжкой, единственное, что ежедневно напоминает тебе о твоих былых глупостях, — это попугай.

— А леди Хелен?

— Да, и она тоже. Он сопровождал ее на кухню и сидел там, весь в муке, пока она планировала с миссис Хислоп большие обеды. «Посторонний при обсуждении диспозиции», говорил сэр Джон.

— Вы не вспомните, какие слова он произносил?

— Кто, попугай?.. Гм. Знаете, инспектор, — мистер Годфри коротко рассмеялся, — я не ждал, что будут такие сложные вопросы. Вообще говоря, я не привык прислушиваться к попугаям, потому что питаю, можно сказать, профессиональную неприязнь к вторичным источникам. Если дать себе волю и начать почем зря слушать попугаев, в конце концов обнаружишь себя читающим книжку из тех, что обещают познакомить с философией Платона за сорок минут, а там уж…

— И все-таки. Ведь вы постоянно сталкивались с ним несколько лет подряд.

— И чаще, чем хотелось бы, — согласился мистер Годфри.

— Так что же?..

— Ну хорошо. — И мистер Годфри глубоко задумался. — Пионы, — промолвил он наконец с видимым облегчением. — Пионы уже отцветают.

— Это он говорил?

— Да. И еще о том, что не надо разбрасывать ножницы где попало. Видимо, наслушался у садовника.

— Еще что-нибудь?

— Нет, пожалуй, не вспомню больше. Если придет в голову, я не замедлю вам сказать.

— Спасибо, мистер Годфри, это все, что мне было нужно. Мисс Робертсон, один вопрос…

— Роджер, — шепотом сказала Джейн в другом углу комнаты, — зачем он спрашивает, что говорил Танкред? Какой в этом смысл? Ты понимаешь?

— Думаю, да, — сказал Роджер, — хотя тут нет повода хвалиться проницательностью. Вчера вечером мне довелось подслушать, как инспектор разговаривает сам с собой, прямо здесь, в галерее. Ему следовало бы избавиться от этой привычки. Насколько я понял, дело в этом самом аспидном масле. Мистер Годфри о нем не говорил; викарий, я думаю, тоже не имел времени в этой суматохе подняться этажом выше и сказать: «Аспидное масло! Аспидное масло!» А это значит…

— Это значит…

— Значит, что сказать это было некому. Когда такие вещи происходят, следствию приходится менять свои планы на ходу. Это как с тем итальянским скульптором, который хотел высечь из мрамора фигуру в полный рост, но нашел трещину, и ему пришлось сделать ее лежачей. Он изваял юношу с урной, которую поддерживают три мальчика, а из нее вытекает река с рыбами и птицами; он изобразил там несколько нырков, лысух и поганку с ее выводком, так что в итоге все вышло наилучшим образом, а если бы трещины не было…

— Роджер, ради Бога!.. Что это значит?

— Это значит, — продолжал Роджер, — что если это некому было сделать, то об аспидном масле мог сказать только Танкред.

— Вот как, — сказала Джейн с некоторым разочарованием. — Мистер Годфри обидится, если узнает.

— Похоже, ты не уловила. Я бы и сам не догадался, но инспектор сделал себе несколько намеков. В этот момент Энни уже нашла Эмилию на полу в галерее.

— Как так?.. Погоди, ведь Танкред…

— Вот именно. Он был жив и разговаривал про масло, когда Эмилия уже была мертва. А это значит, что он умер позже и, надо думать, не по случайности.