Автопортрет с устрицей в кармане - [17]

— Истребил ее вепрь из дубравы, — пояснил Роджер, — и одинокий зверь объел ее.

— Все это выдумки, — сказала мисс Робертсон.

— Ну, я бы так не сказал, — откликнулся мистер Годфри. — Дело в следующем, — обратился он к инспектору. — Мистер Торсби, сделавший себе имя блестящими статьями по средневековой истории, однажды занялся вопросом о битве при Бэкинфорде, справедливо считая его состояние неудовлетворительным. В статье, опубликованной лет пять назад, мистер Торсби показал, что все известия об этом сражении восходят к единственному источнику — Хронике Герарда Марша. «Спящий пилигрим» всегда держит несколько экземпляров, в современном переводе и с примечаниями для детей и идиотов. Судьба рукописной традиции такова, что… Вы мне позволите рассказать эту историю? Она скучновата, зато вы войдете в курс всех местных развлечений.

— Да-да, — сказал инспектор. — Я внимательно слушаю.

— Так вот, Хроника Герарда Марша, — с видимым удовольствием начал мистер Годфри, — дошла до нашего времени в пяти списках, из которых два неполных, а остальные три восходят к единому протографу. Упоминание Бэкинфорда содержится в одной фразе. Мистер Торсби остроумно предположил, что оно порождено ошибкой писца. По его мысли, в Хронике было написано: «И так они топтались взад-вперед, ибо эта битва, она наполняла сердца их ужасом».

— То есть сражения не было вообще, — пояснил Роджер.

— Спасибо, мистер Хоуден. Переписчик Хроники по невнимательности написал: «И они отправились на битву в Бэкинфорд, и она исполнила их сердца ужаса». Именно это мы читаем во всех списках Хроники, и поверх этого наросли все живописные подробности, которые мы находим в позднейших исторических трудах, а в известное время года — и у себя за окном, если осмеливаемся из него выглянуть. Между тем место, занимаемое этой фразой в Хронике, делает упоминание Бэкинфорда крайне сомнительным, ибо и перед нею, и после действие разворачивается очень далеко отсюда. Несмотря на узость кругозора и упорство в предрассудках, которых мы не обязаны разделять, Герард Марш был человек добросовестный и не склонный отвлекаться от выбранного предмета; предположить, что он ради одного сделанного вскользь замечания оставит все свои армии и отправится на другой конец страны, значило бы не уважать в нем писателя и недооценивать человека партии.

— Все это спорно, — сказала мисс Робертсон.

Мистер Годфри повернулся к ней.

— В следующем году, — сказал он, — когда эти места одновременно с комарами наводнят отставные артиллерийские полковники, те, что лазают по болотам в поисках, откуда бы нанести удар шестью сотнями конницы, — спросите у них, каковы результаты их изысканий. Обыкновенно они сидят у «Спящего пилигрима» в общей зале, за кружкой пива, и с пальцем, поднятым в потолок, изрекают: «Безусловно ошибочно считать численность армии равной численности призыва. Если йоркскому шерифу предписано было послать четыре тысячи человек, это вовсе не доказывает…» Спросите, это будет необыкновенно занимательно. Если вы, конечно, не думаете, что битва при Бэкинфорде происходила на крикетной лужайке, где ее ежегодно разыгрывают, и что люди сэра, как его там…

— Бартоломью Редверса, — подсказал Роджер.

— Вот именно. Что люди сэра Бартоломью Редверса сложили головы и знамена в зарослях мальвы и жабрея, служащих несомненным украшением местного крикета и всех, кто к нему относится.

— Вы слишком резки, — пробормотала мисс Робертсон.

— Я слышал, мистер Торсби приезжал однажды в Бэкинфорд, — сказал Роджер. — Кто-то пригласил его прочесть лекцию в школе. О том, что золотые дни нашей славы пришли к концу и теперь вместо «Бэкинфорд» следует читать «взад-вперед». Он приехал сюда, как свет знания, и горделиво назвал себя в «Спящем пилигриме», прямо в общей зале. Опрометчивый поступок. Он увидел, как от кружек поднимаются лица, полные гнева и предприимчивости. Он бежал по главной улице, женщины из домов устремлялись за ним с шумовками, дети стегали его «Бэкинфордским вечерним эхом», а потом загнали в крыжовник и водили вокруг него назидательные хороводы.

— Ничего подобного, — возразила Джейн. — Он в самом деле приезжал в Бэкинфорд несколько лет назад, но никто его не узнал. Говорят, он был очень обескуражен, повторял каждому свою фамилию и подмигивал при этом, но так и уехал, ничего не добившись. У всех свои заботы.

— Скажите, — спросил мистер Годфри, — кто-нибудь из вас его видел?

— Что, извините?..

— Вот вы, мисс Праути, или вы, мистер Хоуден, — вы сами видели, как мистера Торсби бьют газетой или, наоборот, никто не признает? Вы были здесь в это время?

— Нет, — сказал Роджер, — но мне рассказывало множество почтенных людей. Джеффри Герберт, например, когда мы с ним ловили окуней в позапрошлом году и он забыл их в крапиве, и много кто еще.

— А мне не помню кто, — сказала Джейн. — По-моему, все. Миссис Хислоп часто упоминает об этом как о событии, всем известном. «Он прямо как Торсби, когда тот стоял и подмигивал всем», говорит она.

— Прекрасно. Разумеется, пройти в обратную сторону и найти исток этих рассказов в нашем случае невозможно. При ограниченном числе жителей и живости, с какой они обмениваются всяким вздором, нам не определить, что кому принадлежало. Сделаем иначе. Скажите, мисс Праути, какова была в вашей версии рассказа причина, заставившая мистера Торсби приехать в Бэкинфорд?