Автопортрет - [22]

- Ты кобеля, если он придет к Микки, не пускай, - советует Куликов. Чтобы не отвлекалась. Нужна бдительность.

Гараж быстро пустеет. Даже пьяных не видно. Мы выходим к воротам. Уговаривать Кулибина не могу. Он садится в "москвич", заводит мотор и высовывается из окна:

- Микки! Смотри, чтобы любовь не шла в ущерб работе! Чувство ответственности не теряй!

Микки скашивает на Володю томные глаза и опускает к земле голову. Она, похоже, стыдится.

Немного не теми словами говорит Кулибин, но суть ясна.

И уезжает, оставив мне 10 рублей - плату за свое дежурство. Вернее, за отсутствие на дежурстве.

Я взял мухобойку с захватанной ручкой и для самоутверждения принялся создавать сносные условия ночного обитания. Стукнул муху, сидящую на потолке, и муха улетела с воем. И медленно падало ее прозрачное с прожилками крыло. Честное слово! Как она улетела - не знаю.

Я запер вагончик и обошел гараж. Микки с Бимом плелись сзади. Вышел на дорогу - промзона словно вымерла. Вдали - ворота сельского домостроительного комбината. В другой дали, слева - замерший большак. Прямо - недостроенный ремонтный бокс: металлический каркас и крыша с клочьями рубероида. За ним темная роща с тропинкой к 3-й площадке. Там стоят панелевозы и спит пьяный Васька Козак, бывший участковый. Водитель развозки - Володька, будет дрыхнуть до пяти утра в своей половине. Он еще не возвращался с ужина. А я, значит, сторожи машины, лезь под пули и мобилизуй собак.

Ворота я не стал запирать. Даже оставил приметную щелочку. Если товарищ беглец с автоматом АКМ захочет выехать - пожалуйста! И сторожа будить не надо. Сдвиньте плечом ворота - и езжайте. Вернувшийся с ужина Володька одобрил мой замысел, позевал, сладко потянулся и пошел спать. Микки покрутилась возле меня и отправилась в будку. Бим улегся в сенях.

Гашу свет и ложусь спать. Спокойной мне ночи.

Вместо полюбившегося мне "тунеядца" Миши, который ударился в бега еще в прошлом году, у нас живет Коля Лысов, бывший проводник международного вагона. В первый же день он навел блеск и чистоту в квартире. С эти прицелом мы его и брали. А также, чтобы приглядывал за Валеркой Балбуцким и наставлял его по-отечески. С приходом Лысова наша квартира приобрела антураж международных вагонов - белые крахмальные скатерти, ковровая дорожка, стеклянные пепельницы, заварочный чайник с золотыми каемками и тарелки с клеймом МПС. Сейчас он фотограф в Совете общежития. Я его туда и втянул.

Подружились так. Он жил в соседней квартире у азербайджанцев и однажды пришел домой, а ключа нет. Зашел к нам, чтобы перелезть через нашу лоджию к себе, но их балконная дверь оказалась закрыта. Дело было зимой. Он пришел со стройки, и зуб на зуб не попадал. Я накормил его бомжовским супом из пакетика, налил горячего чаю. Коля рассказал, как над ним издеваются азербайджанцы. Говорят только по-своему, смеются над ним, а однажды, когда он вышел, чтобы покормить птичек, заперли его на балконе, и уехали в город. Как бы не заметили. Нас в тот день тоже не было дома - выходной. Коля три часа давал дуба, пока ни пришел Валерка (он сидел на допограничении) и ни помог ему перебраться к нам.

Я посоветовался с мужиками, и мы решили взять Колю к себе. У Лысова 206 статья. Сел за приемную дочку - взял вину на себя.

9 августа 1982 г. Дежурю в ОТХ.

Сегодня день рождения брата.

В пятницу вырвался в Зеленогорск, сходил на кладбище.

По стволу высокой елки, что растет внутри ограды, бегала белка и смотрела на меня черными любопытными глазами. Тихо шуршала кора под ее когтями. Голубоватая шерстка на загривке. Долго бегала вверх-вниз, словно играла со мной. И вспомнился брат, и стоял, как живой. Я пил сухое вино и курил. И уходить не хотелось. Тишина, белка над головой, неспешная грусть, с которой не хочется расставаться.

Утром поехал в Ленинград - провожать Маришку в Мурманск. Ее привезли на квартиру Гамидовых. Маришка не отпускала меня ни на шаг. Отщелкал целую пленку на нее. Гамидов был с похмелья. Мы с ним обнялись - давно не виделись. Поздравил его с защитой докторской. Выпили пива у ларька. Гамидова вытошнило. Я дал ему отдышаться, утереть слезы и сфотографировал с победно поднятой кружкой. Он пытался улыбаться. Мужики, заметив фотоаппарат, отвернулись, как по команде. Я их успокоил. Сказал, что фото на память новоиспеченному доктору наук, а не для стенда "Они мешают нам жить". Заулыбались. Но отошли подальше от Гамидова - я вновь прицелился взять его в кадр.

Приехали в аэропорт. Маришка сидела у меня на руках и шептала мне разные ласковые слова. Я сказал ей, что остаюсь в Ленинграде работать. Наказал передать привет мамуле - Татьяне. "А когда ты к нам приедешь? тянула она. - Приезжай, только билет возьми. Приедешь?"

Возвращался один. И все вспоминался ее тонкий голосок: "Приедешь?"

Приехал на "69-й км". Свалил две сосны по просьбе тестя. Побродили с Ольгой и Максимкой по ближнему леску, собирали чернику. Максимка пытается ходить сам и проходит до пяти шагов. Держась за коляску, может идти, пока коляска не упрется в куст или дерево. Начинает вопить и трясти коляску. Если ему не мешать, то он обходит коляску и толкает ее в противоположном направлении. Падает, встает, толкает, снова падает - и крутится вокруг своей сидячей повозки долго, командуя ей, как лошади, звонким голосом. Комары зверствуют в лесу. Помылся в душе, поужинали. И легли спать. Утром, в 4-30, вставать на работу.