Автопортрет художника - [22]

– Недурно, – сказали они.

– Да я и без вас знаю, – сказал я.

Они смотрели на меня, растерянные. А я вспомнил наконец, какие глаза были у того несчастного дурачка, который упал головой в ледяную Шилку, получив заряд в грудь. И постиг все скорби мира.

– Я без вас все знаю, ТУЗЕМЦЫ ЧЕРТОВЫ, – сказал я им.

– Не слишком ли ты борзый для тринадцатилетнего сопляка? – спросили они.

– Дайте мне только оружие, а с остальным я сам разберусь, – сказал я группке этих напуганных, туповатых и миролюбивых людей.

– Оружие, а уж там я, к дьяволу, выиграю для вас все войны мира, – сказал я.

Они скривились, но решили принимать. Уж больно вступительные тесты были хороши. Видимо, рассчитывали пообломать. Может, у них и получилось бы. Но приехал отец. И без разговоров забрал документы.

– В чем дело? – спросил я.

– Армия отменяется, – сказал он. – Тем более молдавская.

– Считай, что папа и дедушка отслужили за всех, – сказал он.

– Почему? – спросил я. – Снова недоговариваешь…

– Ладно, на этот раз объясню, – сказал он.

– Ты крайний индивидуалист, – пояснил он, – и армия тебя погубит.

– Или ты погубишь ее, – добавил он.

И снова уехал. Ладно.

Значит, в тринадцать я не стал молдавским военным.

В пятнадцать я ненавидел весь мир и не понимал, почему должен делать исключение и для отца.

В шестнадцать я был впервые влюблен, мне было не до него.

В восемнадцать мне показалось, что я нашел свое место в жизни, и меня занимало только это.

В двадцать я, выпив две бутылки коньяка с братом – из которых полторы пришлось на меня, ведь брат так и остался человеком с повадками джентльмена, – узнал, в чем же, собственно, дело.

– В гарнизоне какой-то пацан взял ружье со шкафа, решил почистить, и бац, полголовы снесло, – сказал он.

– Ну, они и перепугались, – сказал он. – Убрали все, что может стрелять. И велели тебе про это не говорить.

– Мне? – сказал я горько. – Неужели он думал, что я поступлю так глупо? Как идиот? Почищу ружье и пальну себе в башку?!

– Они испугались, – сказал виновато брат.

– О, черт, – сказал я. – Они меня сломали этим, понимаешь, сломали…

– Да что там они, это ОН, он меня сломал, – сказал я.

– Тебя ли? – спросил брат.

Я вспомнил глаза отца с определенных пор и заткнулся.

Когда я уже заканчивал университет, он меня навестил.

Позвонил, стоя у подъезда – наверх подниматься не захотел, – и ждал, пока я спущусь. От меня пахло вином и чем-то вроде духов, в квартире, как обычно, было весело. Но он не беспокоился на этот счет, я уже был знаком со своей будущей женой, а ей он доверял. Я вышел и глазам своим не поверил. На нем не было сапог. И вообще формы.

Он стоял в свитере, брюках и начищенных до блеска, но все-таки туфлях.

– Так-так, – сказал я.

– Вот, – сказал он, – документы получил, на пенсии.

– Поднимешься? – спросил я.

– Нет, – сказал он. – Небось, девки, выпивка.

– А как же, – сказал я. – Поднимешься?

– Ну, девки никак, – сказал он. – Хватит в семье и одного озабоченного.

– Ну, а все остальное? – спросил я.

– Нет, – сказал он.

– Почему? – спросил я.

– Завтра на рыбалку, хочу выспаться, – сказал он.

Мы помолчали. Туфли на нем выглядели странно.

– Что делать теперь будешь? – спросил я.

– Ты что, не слышал? – спросил он.

– Поеду на рыбалку, – сказал он.

– А потом? – спросил я.

– А потом вернусь с рыбалки, – сказал он.

– Вот, зашел посмотреть, цел ли, жив ли, – сказал он.

– Ну и как? – спросил я.

– Жив, цел, – сказал он.

– Да что со мной случится? – сказал я.

– Ладно, – сказал он. – Иду.

– Заходи, – сказал я.

– Держи хвост пистолетом, – сказал он.

– А как же, держу, – сказал я и наставил на него два пальца, как будто прицелился.

– Целься лучше, – конечно, сказал он.

– Пиф-паф, – сказал я.

Хотел еще что-то сказать.

Но он уже уходил.

ЗАТО МЕНЯ НАПЕЧАТАЛИ В КОНТИНЕНТЕ

… Семь… восемь… На девятом звонке я не выдержал и поднял трубку. Я всегда не выдерживаю на девятом звонке.

– Лоринков? – поинтересовался старый мужской голос.

– Ну, – недружелюбно ответил я.

– Это Киреев, – старик помолчал, дав почувствовать всю значимость своей фамилии. – Роман Киреев. Журнал «Континент». Мы берем ваш рассказ.

– Рассказ? – не понял я. – Какой рассказ? Я никуда не посылал…

– Вы участвовали в литературном конкурсе «Надежда России»?

– А-а-а… – ситуация начала проясняться.

Я чувствовал, что надоедаю старику с каждой секундой.

Это было тем более странно, что беседовали мы не больше тридцати секунд.

– Ну, так вот, они передали нам ваш рассказ, и мы его берем. В этом году не обещаю, но в первом номере следующего, думаю, мы ваш рассказ опубликуем.

Я взглянул за окно. Туман. Октябрь. До конца года еще пару месяцев.

– Так какого хрена вы мне звоните сейчас?

– Я просто предупредил. И еще, Лоринков. Я меняю название.

– Название?

– Да, черт побери, название! Вы что там, спите еще?

– Простите. И как же вы его меняете?

– Очень просто: убираю старое и ставлю новое.

– А, вы о заголовке?

– Вы что, работаете в газете?

– Да, я работаю в газете.

– Хорошо, я говорю о заголовке, то есть названии! Я его меняю.

– Меняйте, бога ради.

– Я хочу назвать рассказ «Дом с двумя куполами».

– Почему? – просто из вежливости поинтересовался я.

Старикашка вздохнул с облегчением. Ему казалось подозрительным то, что меня вовсе не волновала замена названия. Молодые авторы должны волноваться, когда им звонит из Москвы сотрудник журнала «Континент», Роман Тимофеевич Киреев, и говорит, что их рассказы выйдут через сотню с лишним лет. Теперь ему начало казаться, что я этим взволнован. Это было ему привычно.