Автономный рейд - [14]

Не прибавляя темпа, я осторожно открыл лаз, спустился и вошел под кирпичные своды. Интерьер здесь здорово изменился за тот годик, что я не появлялся. Коридор появился другой. Тоже из красного кирпича, но более светлого и гладкого, чем старый. Сначала ход был прям, как проспект, на пятнадцать-двадцать метров, потом начал делать резкие повороты через каждые два — три метра. Грамотно: тут каждый кирпич может закрывать бойницу, из нее пульнут в тебя в упор, и ты ничего не заметишь. Не говоря уж о минах, газах и прочих возможных сюрпризах, на которые Мишаня был мастер. Пистолет я опустил. Пошел, непринужденно помахивая пустой правой. Эдакий беззаботный.

Я давно уже прикинул, что подземелье выходит за пределы участка Полянкиных — в сторону взгорка, на котором стояли городские хрущевки. Это ж как глубоко нужно было врыть все сооружение, чтобы даже строители, копая фундаменты, ничего не обнаружили? Наверняка и выходов тут несколько. Но куда и как далеко они ведут — то одному Мишане ведомо. Когда дошел до конца коридора, до массивной, как в бомбоубежищах, крашенной суриком двери из брони, дергать ее не стал. Спокойно ждал под обычным, в пожелтевшем пластмассовом корпусе репродуктором. Рассматривал «заплатку» возле нижней петли. Пять кирпичей, заметно более четких и светлых, чем родные. Мастер клал их аккуратно и точно. Минут через пять послышался треск и хриплый, как со сна, голос Полянкина:

— Какой гость пожаловал... А чего не предупредил?

Ни лязга, ни скрипа — дверца приоткрылась легко и бесшумно.

Только сейчас мне пришло в голову подумать: сколько из года в год нужно тратить сил, времени и средств, чтобы содержать все обширное подземное хозяйство в порядке?

Встречая меня, Полянкин радости не проявил. Хмурился, жаловался на насморк, хлюпал носом и тер его платком. Впрочем, он всегда нелюбезен, если прибываешь без предварительного уведомления. И, как всегда, я начал молоть языком, едва переступил высокий порог:

— Извините, Михал Федорыч, за беспокойство! Но деваться некуда. Вы нужны позарез. Если не поможете — кранты. Кроме вас, некому. Это только вы обмозговать сумеете. Прижало меня, значит, так, что хоть репку пой... — Я частил, став, как обычно становился с Полянкиным, суетливым мужичком, работающим на подхвате у более крутых.

Болтлив и легковерен, но не без хитрецы и подловатости, Мишаня давно поверил, что превосходит меня во всем. Сильнее, умнее, богаче и удачливее.

Да и как не поверить, если он старше на пятнадцать лет, тяжелее втрое и выше на четверть метра? От нас, недомерков, не требуют, чтобы мы обманывали. Нам только подыграть, и любой, кто длиннее, поверит, что он — выше.

— Но вы не сомневайтесь, — заискивающе долдонил я, идя за ним следом, сначала влево, а затем и назад, по направлению к дому. — Все как следовает проверял. Никто за мной не увязался. Никаких хвостиков.

Он привел меня в «гостиную». Стоявшие здесь раньше антикварные диванчики и столики исчезли. Появилась выгородка из двух советских еще, но прилично глядящихся диванов, широкого низкого крытого пластиком под мрамор стола и тумбочки-бара на колесиках. Я повесил на круглую стоячую вешалку шапку и шарф, расстегнул дубленку с оттянутым пистолетом карманом и в ней сел на краешек дивана. Кейс, не пряча браслета, положил на колени.

— Ну-ну, — как забавного зверька осмотрел меня Михаил Федорович Полянкин, выпячивая живот. За то время, что мы не виделись, живот у него надулся сильнее, а лицо стало гораздо шире. — Что ж ты, Олег, такого наворотил, что все-таки отважился зайти?

Хозяин насмешничал, при этом налил мне, даже не спросив, кипятку в обычную фаянсовую кружку, пододвинул банку с кофе. Эти жесты гостеприимства обнадеживали.

— Че «отважился»? — на самом деле не сразу врубился я. Порой мне думается, что и не играю я вовсе в простачка, а как раз таковым и являюсь.

— А то! Сперва бежал как оглашенный, будто его резать собирались.

Прятался почти год где-то, а теперь пожаловал. Не боишься, значит? Стало быть, приперло, раз отважился! Я так и знал, что еще свидимся и что я пригожусь.

Кажется, он всерьез на меня обиделся, что я тогда не дал ему себя зарезать. Или намаялся, оттого что не стало слушателя и не с кем было столько времени как следует выпить.

— Так чего мне прятаться-то от вас? — довольно искренне изумился я. — Здорово! Да я от вас-то и не прятался. Наоборот, боялся вас подвести.

Вдруг, думаю, следят за мной? Не-е, не такой я человек, чтобы вас, великого специалиста, каких в Москве других нет, подставить из-за ерунды!

Я тараторил, хотя знал: чем больше говоришь, тем больше вероятность брякнуть лишнее. А с другой стороны, тот, кто больше молчит, тот и больше опасений вызывает, верно? Привлекает больше внимания к каждому своему слову, так? А при моей комплекции и при очень среднем, хоть и весьма специальном образовании чем меньше внимания и опаски провоцируешь, тем дольше живешь. К тому же когда кто-то много натараторил, поди-ка еще выдели из мешанины суть.

— Ты за меня не бойся, — недовольно буркнул Полянкин, набычив лобастую с проплешинами голову. — Обо мне есть кому беспокоиться. Ты лучше скажи: почему убег тогда и чего тебе сейчас понадобилось?