Автоматический пистолет - [7]

Потом я опять услышал тот же шумок, на сей раз отчетливей. Был он очень специфический и трудно поддавался описанию — вроде того, что способна произвести крыса, запутавшаяся в куче одеял и пытающаяся выбраться. Я поднял взгляд и увидел, что краснота на левой щеке Глассиса стала гораздо заметней.

— Десять центов на черную пулю, — объявил Ларсен, двигая монетку в банк.

— Я тоже, — отозвался я, заталкивая туда же два никеля. Голос у меня прозвучал так сухо и придушенно, что это меня испугало.

Глассис тоже сделал ставку и сдал нам еще по карте.

А потом уже я почувствовал, как стремительно бледнею, потому что мне показалось, что шумок доносится из чемодана Ларсена, и я вспомнил, что Ларсен положил пистолет Инки в чемодан дулом от нас.

Шумок стал чуточку громче. Глассис уже не мог усидеть на месте и чего-нибудь не сказать. Он отъехал назад вместе со стулом и зашептал было:

— По-моему, я слышу…

А потом увидел безумное, убийственное выражение в глазках Ларсена, и у него хватило ума закончить:

— По-моему, я слышу одиннадцатичасовой поезд.

— Сиди тихо, — буркнул Ларсен, — очень тихо. Сейчас только десять пятьдесят пять. На туз еще десять центов.

— Повышаю, — каркнул я.

Мне хотелось вскочить. Мне хотелось выкинуть чемодан Ларсена за дверь. Мне хотелось самому выбежать за дверь. И все же я сидел, сжавшись в комок. Мы все сидели, сжавшись в комок. Мы не осмеливались ничего предпринять, потому что, если б мы чего-то предприняли, это показало бы, что мы верим в невероятное. А если человек в такое верит, значит он спятил. Я беспрестанно проводил языком по сухим губам, ничуть их не смачивая.

Я уставился в карты, пытаясь выбросить все остальное из головы. На сей раз сдача была полная. Мне достался валет и всякая шушера, и я знал, что темная карта у меня тоже валет. Глассису выпал король. Трефовый туз Ларсена оказался сильнейшей картой на столе.

А шумок все не стихал. Что-то выкручивалось, вытягивалось, напрягалось. Приглушенный такой шумок.

— А я тоже повышаю, — сказал Глассис в полный голос. У меня мелькнула мысль, что он это сделал, только чтоб произвести побольше шума, а вовсе не потому, что считал, будто у него какие-то особо хорошие карты.

Я повернулся к Ларсену, старательно пытаясь изобразить, что мне до смерти интересно, повысит он или прекратит ставить. Глазки у него перестали бегать и нацелились прямо на чемодан. Рот как-то чудно, закостенело скривился. Через некоторое время его губы начали двигаться. Голос звучал так тихо, что я едва улавливал слова.

— Еще десять центов. Это я убил Инки, сами знаете. Ну, что твой валет скажет, Безносый?

— Повышаю, — отозвался я машинально.

В ответ послышался все тот же едва слышный голос:

— Хоть лопни, не выиграешь, Безносый. Он не взял деньги с собой, как говорил. Но я заставил его выложить, где он их прячет в своей берлоге. Сам я не могу этим заняться: фараоны меня узнают. Но вы оба запросто справитесь. За этим мы и едем сегодня в Нью-Йорк. Повышаю еще на десять центов.

— Вас понял, — услышал я собственный голос.

Шум прекратился — не постепенно, а разом. В этот момент мне вдесятеро сильней захотелось вскочить и хоть что-нибудь сделать. Но я словно прирос к стулу.

Ларсен открыл туза пик.

— Два туза. Ничем-то не помог Инки его пистолетик, вот так-то. Он и вытащить его не успел. Трефы и пики. Черные пули. Я выиграл.

Тогда-то оно и случилось.

Нет нужды долго рассказывать о том, что мы сделали после. Тело мы закопали в осоке. В доме тщательно прибрались, а купе отогнали на пару миль от побережья, прежде чем бросить. Пистолет мы унесли с собой, разобрали, расплющили молотком и по частям покидали в залив. Про деньги Инки мы больше ничего не узнали и даже не пытались. Полиция нас не беспокоила. Мы считали себя редкостными счастливчиками, что вообще умудрились скрыться без осложнений после того, что произошло.

Поскольку с дымом и пламенем, окутавшими маленькие круглые дырочки, под сотрясения и подергивания чемодана от отдачи, восемь пуль с барабанным грохотом вырвались наружу и буквально развалили Антона Ларсена напополам.