Автограф - [54]

— Величайшая из книг — книга жизни. И я знаю, что я только вхожу в жизнь и что лучше это делать не в одиночку.

— Да. Конечно, — кивнула Тамара Дмитриевна. — Одиночество ни в чем не помощник.

— Я не за то, чтобы вокруг человека было шумно, — продолжал Виталий. — Всего должно быть в пропорциях. Баланс. Разумность. Положительность.

Виталий осторожно нащупывал дорогу к Тамаре Дмитриевне. Надо было сделаться ей приятным, вызвать, может быть, воспоминания, тоже приятные. Возвратить к прошлому, к утраченной молодости. Какая по сути древняя наука. Не примитивная лесть, прямая и глупая, а осторожное, мягкое проникновение. Обман? Ну и что! Надо хорошо обмануть.

Тамара Дмитриевна что-то почувствовала — внимательно взглянула на Виталия. Он сделал вид, что не заметил ее взгляда. Есть же принудительные работы. Виталий сейчас на принудительной работе.

Когда возвращалась Геля, разговор переходил на бытовую тему. Виталий придерживался той формы беседы, которую диктовала Тамара Дмитриевна. Не торопил события. «Какое пиво сваришь, такое и выпьешь», — сказал Бен Джонсон. Для конкретика Бена Джонсона можно использовать, например, так: твое пиво — тебе его и пить; или: варить пиво — значит самому его и пить. Можно еще дальше отойти от Джонсона: жизнь — пиво, которое ты варишь не для других, а для себя, и в жизни надо умно молчать, а не умно говорить. Это подстегивается переделанный американец Боуви, который в оригинале звучит: «Умно говорить трудно, а умно молчать еще труднее». И вот наконец у вас готовый целиком конкретик про пиво и молчание. Вы вроде все переменили, переиначили. А всякие перемены благотворны, как сказал Гумбольдт Вильгельм, немецкий филолог и философ. И вообще, когда заимствуешь что-нибудь у одного — это плагиат, а когда заимствуешь у многих — это уже исследование.

Прощаясь, Виталий поцеловал руку Тамаре Дмитриевне. Этому он тоже учился: руку женщины надо не тянуть к себе под свой рост, а склоняться над рукой. Галантность. Поблагодарил за приятный вечер для него, молодого начинающего автора. Сказал это как бы лично Тамаре Дмитриевне. И сделал самое главное — забыл в квартире писателя Йорданова на видном месте рукопись. Будет ждать от Гели звонка, потому что на рукописи предусмотрительно был написан домашний номер телефона.

Дома были посетители: отец демонстрировал ювелирные изделия, предназначенные для выставки самодеятельных художников. Виталий проведет потом аннексию: пустит кое-что из этих изделий на свой творческий рынок. Профессия отца для подобного рынка — сокровище. Собственно, этим путем ничего колоссального Виталий еще не достиг, но первые связи с печатающими учреждениями, женской его частью, были достигнуты продажей ювелирных изделий. Жаль, отец слишком честный человек, прямолинейный, не понимает Виталия. А Виталий кто — нечестный человек, что ли? Сын действует в рамках дозволенного. Отыскивает формы в достижении намеченной цели. Творческая конкуренция. Законом не возбраняется. Отец формально гравер, но по призванию ювелир. Почему он формально только гравер? Не выдержал конкуренции, легко, без боя сдал позиции. Кто ему пробил место на выставке? Виталий. Пусть родитель порадуется существующей объективности.

Виталий бегло пообщался с посетителями отца, профильтровал: полезных для коммерции не обнаружил. Гуманисты, вроде отца. Уверены, что мир чист и великодушен. Виталий ушел к себе в комнату. На нем еще была благодать от пребывания в квартире Йордановых, и с благодатью не хотелось расставаться.

Телефонный звонок раздался на следующий день. Но звонила не Геля, а Тамара Дмитриевна. Виталий тотчас узнал ее голос. Он узнавал голоса по телефону. Держал около аппарата большую алфавитную книжку, где были подробно записаны имена и отчества нужных людей. Когда кто-нибудь звонил, он, узнав голос, открывал алфавитную книжку, прочитывал отчество, чтобы на всякий случай не ошибиться, и, не давая человеку опомниться, — да, да, здравствуйте, Алексей Александрович, Георгий Иванович, Мария Николаевна. Людям приятно, когда их узнают. Важная деталь в мелком сервисе.

— Извините, Виталий… — Тамара Дмитриевна не знала его отчества.

— Просто Виталий, Тамара Дмитриевна.

— Геля попросила вам позвонить. Вы случайно оставили папку.

— Верно, рукопись. А я обыскался.

— Она у нас.

— Какое счастье! Это сценарий.

— Да-а? — как-то неопределенно сказала Тамара Дмитриевна. «Все. Читала», — отметил с удовлетворением Виталий. — Можете заехать, когда вам будет удобно.

— Вы так любезны. У меня есть для работы черновики. Тамара Дмитриевна, не сочтите за бестактность, — одно из любимых слов Виталия: оно и современно, и в то же время в нем что-то от интеллигенции прошлого, — вдруг у вас выдастся свободная минутка… Вы бы не взглянули на мое сочинение? Мне так необходим советчик. Геля вам не говорила… — сделал паузу.

— О чем?

— О возникшей неловкости?

Неловкость возникла. Может, из этой неловкости возникнет потом соавторство? Припрет он Леню к стене, вежливо так, но прочно, как при таможенном досмотре. Помечется Леня со своей контрабандой да и предложит объединиться. А то, что у него контрабанда, Виталий ему это внушит. Законный товар у Виталия. Рюрика бы обуздать, но как? Вот этот — взрывоопасный.