Автобиография - [79]

ПЕСНЬ ЗАЩИТНИКАМ СЕВАСТОПОЛЯ

Заповедь людскому роду,

Воинам, судьям, народу

Иоанн Креститель дал:

Но ей — с верой и любовью

Прочему в укор сословью

Только русский воин внял!

Друг терпенья и довольства,

Без клевет и своевольства

Воин свой оброк берет,

Ждет от Бога воздаянья:

Мирно, тихо, в покаянье

Умирает, как живет,

Помня заповедь другую,

Заповедь Христа святую:

За отчизну, за семью,

Из родительских объятий,

На войну летят за братии

Душу положить свою!..

Платят и врагам любовью,

Ведь не с плотию и кровью

В бой вооружает длань:

Знает, что с врагом известным,

С духом злобы поднебесным,

За святыню наша брань.

Сам Господь решает битвы:

С нами Крест, святых молитвы,

У врага — луна кумир!

Не найдешь его и следа:

Вера наша есть победа,

Победившая весь мир!

Хоть грешим мы бесконечно,

Но Господь не мстит нам вечно,

Плач на радость пременит…

Стойте ж за царя, за братью,

И нас с вами благодатью

Сам Бог мира осенит.

Братья, воины Христовы!

Там для вас венцы готовы,

В царстве славы и любви.

Если ж здесь мы вас забудем:

Прокляты, повинны будем

В вашей праведной крови!

Не заслужим укоризны

И спасителям отчизны

За труды их воздадим:

Славу, радость, честь, надежду,

Деньги, хлеб, вино, одежду

Братски с вами разделим.

Возвращайтесь, братья, други,

Дети царские и слуги!

Наградит вас царь-отец,

А в сраженьях пострадавшим,

Всем на поле чести павшим

Царь Небесный даст венец.

Для меня сегодня был очень трудный день. Утром доктор резал при мне рану. После обеда, по приказанию главного доктора г-на Геймана, переводили из моего отделения поносных, и, к несчастию, был сильный ветер… а они так слабы, что их едва сняли с постели, и как им не хотелось идти от меня! На прощание я их перекрестила и долго провожала глазами… Помните, мы рассуждали о том, что не нужно делать предпочтения. Я с этим согласна, и в отношении ухода за больными, раздачи им разного снадобья, которым я их потчую, у меня все равны, но если я вижу признательность в одном более, нежели в другом, слышу подобные слова: «Матушка, я век за тебя буду молиться; ты такая ласковая… ты наша благодетельница!..» Нельзя подобные слова слушать равнодушно: они не самолюбие удовлетворяют, а услаждают душу!.. Я обещала завтра навестить их в новом помещении и согрешила: дала одному 25 коп., а прочим по 5-ти.

Вечером был у меня Зверев. Я не знаю, помнишь ли ты его, но Варя, верно, помнит. Он здесь антрепренером и хлопочет, чтобы скорее открыть театр. Приглашает Шуберта вступить к нему на это время, до моего отъезда. У них даже мелькнула мысль просить меня, но Миша сказал, чтоб они лучше не заикались. (Шуберт играл, получая по 5 руб. за представление, в бенефис сделал 400 руб.; но надо думать, что часть дал взаймы офицеру Воейкову, который на прощанье подарил ему кольцо с аметистом, на котором вырезан вензель М. Ш.)

Вечером ко мне прислали еще 22 больных, и теперь всех 45. Мы с доктором обошли всех и расспросили. После этого доктор выдумал вправить вывихнутую руку; я почувствовала, что операция будет сильная, и просила позволения уйти, но он уверил, что даст ему хлороформ и тот ничего не будет чувствовать. Я поверила и осталась, но, к несчастию, хлороформ оказался очень слаб, больной не заснул и кричал так, что на всей улице было слышно!.. Я не могу без ужаса вспомнить этой минуты! После мы вышли? и я должна была пройтись, чтобы освежиться, доктор пошел со мною, и в разговоре я узнала, что он По собственной охоте приехал сюда, чтобы помогать больным, и когда спросил меня, я тоже сказала правду; Но совесть тут же шепнула мне, что я сделала дурно, хотя, впрочем, нет средств сохранить мое инкогнито. И так я Уж не хожу ни на бульвар, ни в собор, где бывает много народу. Но вот какие встречаются случаи: не помню, писала ли я, что, не доезжая одной станции до Симферополя, я в ожидании лошадей сидела и пила чай… Вдруг курьерская тележка; соскакивает офицер, которого я никогда в глаза не видела, и первое слово говорит: «М-ме Орлова? Что значит, что вы здесь?» Это был адъютант Лидерса — Амосов, знакомый Шубертам; он видал меня в Одессе. А сегодня, в седьмом часу вечера, иду я из больницы с другой сердобольной и нам попадается доктор очень почтенной наружности. (Мы их различаем здесь по галунам, нашитым на погонах вкось.) Он поклонился, я подумала, что ей, но он, обратясь ко мне, сказал: «Извините, но мне ваше лицо так знакомо, что я, кажется, вас знаю». Смешно было секретничать, когда на другой день он мог узнать наверное, что это я. В свою очередь, я спросила его фамилию, и он сказал: Москвин из Петербурга. Вот после этого и играй комедии! Лучше всего, не буду сама высказывать моего секрета, а если кто узнает, то и обманывать не стану.

Покойной ночи! Одиннадцать часов, пора спать.

28-го мая. Благодарю Бога, сегодня день прошел без особенных страданий. Утром долго была в больнице, потому что много больных, и потом сама приходила, чтобы при мне ставили банки и мушки. В два часа получила повестку на письмо и на 200 руб. серебром. Очень удивилась, зачем? Хотя и догадалась, от кого они были присланы. Это мой добрый Николай Иванович Греч выдумал с Ав-дотьею Павловною Глинкой, соображаясь с письмом В. М. Княжевича, что здесь страшная дороговизна, выслать мне на случай деньги, которые по приезде в Петербург я обязана выплатить в ломбард за его «Вазу», полученную им на юбилее и заложенную из опасения, чтобы ее не украли. Во всяком случае, я ему очень благодарна.