Автобиография - [11]

Последний вопрос: почему у госпожи Станки раздутый живот — это вопрос более узкий, чисто семейного свойства. На него мне не только не ответили, но еще и отшлепали. Госпожа Станка, молодая, видная дама, была в дружеских отношениях с нашей семьей и очень часто приходила к нам в гости. Однажды, когда я заметил известную перемену в ее фигуре, я спросил у матери:

— Почему у госпожи Станки раздутый живот?

Мать смутилась и, чтобы не отвечать на мой вопрос по существу, сказала:

— Бог ее так наказал.

— Значит, она баловалась? — резонно спросил я, после чего мать выбежала из комнаты, чтобы не отвечать на мой следующий вопрос.

Если бы наш разговор на этом и кончился, то ничего бы и не произошло. Но я всегда старался применять свои новые знания и, когда утром пришла тетка, объяснил ей, почему у нее не раздувается живот. А днем я предупредил заглянувшую к нам дочь приходского попа, госпожу Савку:

— Смотри не балуйся, а то у тебя живот раздуется!

Разумеется, на это замечание ответила мать и, прибегнув к помощи домашней туфли, выгнала меня из комнаты, хотя я так и не понял, почему она это сделала.

И это не единственный случай, когда моя любознательность вознаграждалась тумаками. Любознательность проявлялась не только в бесконечных вопросах, но и еще в одной особенности, также характерной для всех тех, кто носит юбки. За обедом и за ужином, да и в другое время, я с особым вниманием следил за каждым словом, сказанным отцом или матерью, даже если они начинали шептаться. В похвалу себе могу сказать, что у меня был очень тонкий слух, и, кроме того, каждое слово, которое я слышал, я всегда очень кстати тут же употреблял.

Так, например, когда однажды к нам в гости пришла госпожа Мила, вдова, которая всегда очень красиво одевалась и всякий раз, прежде чем выйти из дому, выливала на себя чуть ли не полфлакона духов, я спросил ее:

— Правда ли, что ты родственница Прокиной кобылы?

— Что ты говоришь? — ахнула благоуханная вдова.

— Это мама говорит, что ты стара, как Прокина кобыла.

Окружного начальника, который пришел к нам в день святого покровителя нашего дома, я спросил:

— Дядя, у тебя есть дырка в голове?

— Нет!

— А как же тогда у тебя мозги выветрились?

— Что?

— Папа говорит, что у тебя давно все мозги выветрились.

Разумеется, сразу же после подобных, по существу очень искренних, заявлений отец или мать задирали мне юбку, причем они даже соревновались, кто быстрее это сделает. Столь частое задирание юбки компрометировало ее в моих глазах, что, впрочем, и в жизни бывает нередко. И вот однажды я сделал первый мужественный шаг в своей жизни, решительно заявив матери, что я не желаю больше носить юбку. Я и сейчас не могу сказать, какова была непосредственная причина, побудившая меня отказаться от юбки. Вероятно, она заключалась в том, что мне ее слишком часто задирали, а я заметил, что юбку задрать легче, чем снять штаны, и, следовательно, штаны гарантируют большую безопасность известной части тела, которую родители и учителя обычно используют как средство воспитания. А может быть, мое решение было продиктовано и другими мотивами. Так, например, одна из моих теток, та, которая со дня моего рождения уверяла, что я на нее похож, так измучила меня своими разговорами, что сходство с ней я стал считать величайшим несчастьем и, вероятно, хотел как можно скорее сбросить юбку, чтобы устранить хотя бы это минимальное сходство. А может быть, брюки привлекали меня и потому, что во мне проснулось естественное желание прыгать через чужие заборы. Это желание в жизни человека появляется только дважды. Один раз, когда он ощущает потребность красть чужие груши, орехи и яйца, а другой раз, когда он хочет украсть чужую честь. Как вы сами понимаете, ради юбки можно перескакивать через чужие заборы, но делать это в юбке никак нельзя.

Мать, разумеется, рассматривала мое желание расстаться с юбкой совсем с иной точки зрения. Моя сестра появилась на свет раньше, чем я, и я донашивал все те юбки, из которых она вырастала. А если я от них откажусь, то донашивать их будет некому. Но, несмотря на эти материнские соображения, я решительно стоял на своем, кричал, плакал, визжал и валялся на полу до тех пор, пока наконец мать не разыскала где-то старые, поношенные брюки моего старшего брата и не надела их на меня, проклиная:

— Вот подожди, бог даст, еще пожалеешь о юбке!

И ее проклятие сбылось.

Человек в брюках

Это может показаться невероятным, но весь ход человеческой истории подтверждает ту неоспоримую истину, что стоит только человеку расстаться с юбкой, как он сразу становится мужественнее и решительнее. Юбка сковывает движения и не позволяет сделать ни одного серьезного шага, тогда как в брюках человек свободно и беспрепятственно шагает по жизни. Помню, мой приятель в молодости совершил один шаг в жизни без брюк, и это имело для него весьма плачевные последствия.

Брюки помогают определить не только пол, но и вид, ибо стоит надеть брюки, как сразу видно, что ты двуногое. Брюки и в моральном отношении дают преимущество, но не потому, что их можно застегнуть, а потому, что если уж вы их надели, то, будете ли вы стоять на ногах или на голове, все равно вы будете в брюках. Кроме того, брюки значительно выгоднее и надежнее, но не потому, что «юбка — символ податливости», а потому, что она делает человека слабым и безвольным. Это можно доказать и на исторических примерах. Все древние классические народы, носившие юбки, вымерли и исчезли с лица земли. Но трагедия человека не столько в том, что они исчезли, сколько в том, что народы исчезли, а юбки остались. Есть тут и еще одно странное обстоятельство: если юбка действительно символ податливости и мягкотелости (из-за чего и погибли народы, носившие ее), то почему она и теперь еще сохранилась в одежде сильных мира сего: царей, попов, женщин?