Автобиография монаха - [5]

Глава 8. Великий индийский ученый сэр Джагалиш Чандра Боз

"Изобретения Джагалиша Чандра Боза в области беспроволочного телеграфа были совершенны раньше изобретений Маркони".

Уловив это дерзкое замечание, я подошел поближе к стоящей на тротуаре группе профессоров, погруженных в научный спор. Если меня побудила присоединиться к ним лишь расовая гордость, то я сожалею об этом; однако я не в состоянии отрицать, что отнесся с чрезвычайным интересом к тому факту, что Индия может играть ведущую роль и в физике, а не в метафизике.

стр. 77.

--Зачем испытывать меня?--Его спокойные глаза были полны понимания.--Неужели мне надо прибавлять хотя бы одно слово к тому, что вы слышали вчера в десять часов вечера от Самой Божественной Матери?

Учитель Махасайа правил фибрами моей души: я опфть простерся уу его ног; но на этот раз мои слезы струились от блаженства, а не от страданий и воспоминания прошлого.

--Вы думаете, что ваша преданность не тронута Бесконечного Сострадания? Матерь Божья, которой вы поклонялись в человеческой и божественной форме, не могла не ответить на вопль вашей осиротевшей души.

Кем же был этот святой с простою душой, чья малейшая просба ко Всеобщему Духу встречала столь охотное согласие? Его роль в мире была скромной, что как раз соответствовало этому человеку, самому смиренному из всех, кого я когда-либо знал. В доме на Эмхерст-стрит учитель Махасайа /1/ устроил небольшую среднюю школу для мальчиков. С его уст никогда не срывались слова порицания; в школе не было никаких правил наказаний для поддержания досциплины. В этих простых классных комнатах преподавалось нечто поистине высшее, чем математика или химия,--любовь, которую нельзя найти в учебниках. Он изливал свою мудрость духовным отношением, а не безжапелляционными предписаниями. Обуреваеый бесхитростной любовью к Божественной Матери, святой требовал внешних форм уважения не более, чем ребенок.

--Я не ваш гуру; он появится немного позднее,--сказал он мне,--Под его водительством ваши переживания будут переведены в его понятия бездонной мудрости.

Ежедневно поздно вечером я отправлялся на Эмхерст-стрит, стремясь к божественной чаше Учителя Махасайа. Она была всегда полна, и даже одной капли из нее было достаточно, чтобы переполнить все мое существо. Никогда до той поры я не склонялся ни перед кем с таким крайним почтением; а сейчас я чувствовал неизмеримую милость даже в том, чтобы ступать по тойже почве, которую освятили ступни учителя Махасайа.

--Господин, пожалуйста, наденьте эту гирлянду из чампака; я сплел ее для вас,--обратился я к нему однажды утром, держа в руках гирлянду из цветов. Но он в смущении отпрянул и несколько раз отказаллся от предложенной чести; лишь заметив, как я огорчен, он наконец улыбнулся в знак согласия:

--Так как мы оба--поклоники Матери, вы можете надеть гирлянду на этот телесный храм, как приношение Той, Которая обитает внутри!

Его широкая натура была совершенно лишена даже уголка, в котором могла бы найти себе почву какая-нибудь эгоистическая мысль.

--Давайте отправимся завтра вместе в Дакшинешвар,--сказал как-то Учитель Махасайа.--Мы посетим храм Кали, который навеки освящен моим гуру.

Учитель Махасайа был учеником божественного учителя Парамахансы Шри Рамакришны.

На следующее утро мы отправились в четырехмильное путешествие на лодке по Ганге. Мы вошли в девятикупольный храм Кали; фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на лотосе из полированного серебра, тысяча его лепестков была высечена с поразительной точностью. Учитель Махасайа узлучал очарование. Он был погружен в свой бесконечный роман с Возлюбленной; и когда он пел Ее имя, казалось, что мое наполненное сердце разорвется подобно лотосу на тысячу кусков.

Затем мы прошли через священный двор храма и остановились в тамарисковой роще. Это дерево рассеивает особого рода манну, как бы символизирующую небесную пищу, которую раздает учитель Махасайа. Он продолжал свои божественные мольбы. Я сидел совершенно неподвижно на траве, среди розовых пушистых цветков тамариска. Временами оторвавшись от тела, я парил в возвышенных сферах.

Это было первое из наших паломничеств в Дакшинешваре со святым учителем. От него я познал сладость Божества в аспекте Матери, или Божественного Сострадания. Святой как ребенок имел слабое влечение к Отцовскому аспекту, Божественной Справедливости. Строгое, точное, математическое суждение не соответствовало его мягкой натуре.

"Он может служить земным прототипом самого ангела небесного"--подумал я как-то о нем с любовью, наблюдая за его молением. Без малейшего осуждения или критики, он смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первичной Чистотой. Его тело, разум, речь и поступки находились в полной гармонии с его душшевной простотой, и для этого он не совершал никаких усилий.

"Так мне говорил учитель!" Уклоняясь от личных утверждений, святой обычно заканчивал свои мудрые советы этим знаком уважения. Его чувство единства со Шри Рамакришной было так глубоко, что Учитель Махасайа более не считал собственные мысли своими.

Однажды вечером мы со святым прогуливались рука об руку возле его школы. Моя радость омрачалась прибытием едва знакомого, самодовольного человека, который замучил нас бесконечными рассуждениями.