Австрийский моряк - [107]

К тому времени волнение на море стало таким сильным, что через перископ виднелись только трубы и мачты мишени на фоне заходящего солнца. Но я видел достаточно, чтобы оценить скорость корабля и курсовой угол. Мы выпустили обе торпеды с расстояния в четыреста метров, последовал громкий взрыв. Через двадцать минут мы поднялись на поверхность и направились к месту взрыва. На волнах качались обломки. Неожиданно фрегаттенлейтенант д'Эрменонвиль тронул меня за плечо.

— Герр командир, я слышал, что там кто-то кричал.

Использование затенённого прожектора показалось безопасным, и его скользящий по волнам луч высветил пловца, отчаянно размахивающего руками. Мы спустили шлюпку, подошли к пловцу с наветренной стороны и бросили ему верёвку. Однако он, к нашему изумлению, не стал её ловить, и даже попытался уплыть от нас, по-видимому, насмерть перепугавшись. В итоге нам пришлось маневрировать, приблизившись к нему на шлюпке — непростое дело в полутьме и штормящем море — так, чтобы Григорович смог зацепить его багром. На первый взгляд, показалось, будто мы спасли ребёнка, но этот ребёнок сопротивлялся и дрался, как пойманный кот. Он царапался так яростно, что потребовались усилия четырёх человек, чтобы справиться с ним и поднять на борт.

Мне пришло в голову, что мы, должно быть, подобрали беглого сумасшедшего, но когда незваного гостя провели в центральный пост, я увидел, что это азиат — низкорослый желтокожий коротышка с раскосыми глазами, одетый только в майку и шорты. Сопротивляясь и, очевидно, до смерти напуганный, он с шипением ругал нас на незнакомом языке. И тут меня осенило — мы подобрали японца. Я, конечно, не владел этим языком, но много лет назад провёл месяц в Японии и теперь узнал знакомые звуки. Спустя некоторое время наш гость, казалось, успокоился и даже согласился съесть немного ризотто, оставшегося от ужина. Мы дали ему сухую одежду и поместили на койке в машинном отделении. Кроме того, я назначил свободного от вахты матроса присматривать за японцем и держать экипаж от него подальше — даже если бы он свалился с луны, вряд ли у команды это могло бы вызвать больший интерес.

Всё шло неплохо до следующего вечера, когда я, услышав встревоженные крики, прибежал в машинное отделение. «Der Japanerl» чуть не истёк кровью, перерезав запястья украденной бритвой. Файнштейн перебинтовал его, и с этого момента, до тех пор пока мы не пришли в Каттаро, японца держали под строгой охраной. По прибытии в Дженович мы сбыли его с рук, но это оказалось лишь началом моих проблем. Для бюрократов нет ничего ненавистнее исключения из правил, а здесь было нечто чрезвычайно исключительное — единственный австро-венгерский военнопленный-японец. В соответствии с положениями Гаагской конвенции, ему полагались: отдельное место заключения, особый рацион питания, материалы для чтения на японском языке и регулярные посещения сотрудников Красного Креста — практически целый лагерь для одного военнопленного.

Я не сомневался, что всё это чиновники сочли моей персональной виной, поскольку спас его именно я. Для допроса пленного вызвали преподавателя восточных языков из Вены, который выяснил, что это матрос второго класса Такео Икеда, рыбак из Ивакуни, что в Японском море. Как только японец прекратил попытки самоубийства, оказалось, что у него вполне дружелюбный характер. Он сообщил, что тем вечером находился на борту эсминца «Ташикадзе», работал на полубаке и вдруг внезапно обнаружил, что уже плывёт в море.

Он не смог сказать, затонул ли его корабль, но позже мы узнали, что корабль выбросило на берег Кефалонии. Там его наскоро залатали и отбуксировали на Мальту, где японская флотилия эсминцев работала на сопровождении конвоев. Впоследствии преподаватель японского сказал мне, что матрос Икеда попросил разрешения остаться после войны в Далмации и заниматься рыболовством. Оказывается, он считал, что если его взяли в плен и оставили в живых, он автоматически стал подданным австрийского императора.

В те летние месяцы 1917 года наша U26 тоже не избежала потерь. В те времена, до изобретения радаров, единственным инструментом для определения цели служили усиленные биноклями человеческие глаза, постоянно прочёсывавшие взглядом горизонт в поиске шлейфа дыма из труб. Несмотря на это, поиск жертвы часто оказывался скучным занятием, особенно на таких не слишком оживлённых маршрутах, как направление из Порт-Саида в Салоники через пролив Касос. Меня посетила идея — а если вместо того, чтобы зря жечь топливо, день за днём рыская зигзагами в ожидании корабля, воспользоваться островом Антикафканас? Это место, примерно в четырёх милях восточнее торгового маршрута, я неплохо изучил во время довоенных прогулок на яхте.

В частности, мне было известно, что хотя остров и отображался на картах как единое целое, на самом деле он состоял из двух пустых каменистых островков в форме почки, разделённых проливом, достаточно глубоким, чтобы мы могли там спрятаться в ожидании появления чего-нибудь интересного. Единственная проблема заключалось в том, что как наша жертва не могла нас увидеть, так и мы не могли увидеть её. Поэтому я предложил двоим матросам сойти на берег для наблюдения. Добровольцев оказалось хоть отбавляй — мы плавали уже дней десять, так что все жаждали простора и возможности ощутить под ногами твёрдую землю, пусть даже такую груду бесплодных камней, как Антикафканас. Два матроса направились на берег в шлюпке, с биноклем и двумя сигнальными флажками. Мы ждали почти целый день, пока наблюдатели не начали сигналить нам: «Видим дым, курс 230». В считанные минуты U26 выскользнула из своего логова и погрузилась в ожидании цели.