Австриец - [31]

— Нет, Эрнст, не согласна. Евреи всегда были гонимым народом, с испокон веков. Если бы мы переходили в христианство каждый раз, как на нас начинали гонения, евреев бы и вовсе не осталось. Мы гордимся тем, кто мы такие, и более чем готовы встретить все то, что судьба решит бросить на нашем пути. Но мы никогда не отвергнем нашего Бога. Мы были первыми, кто признал Его, и мы не откажемся от Него сейчас, даже при всей ненависти, направленной против нас.

— Я тоже люблю своего Бога, но я готов забыть о своей религии и взять в жены девушку другой веры. Почему же ты не можешь сделать для меня того же?

— Значит, не достаточно ты Его любишь.

— Очень даже люблю, но тебя всё равно люблю больше. — Меня уже начинало злить то, что мне приходилось почти что умолять её выйти за меня замуж, когда все, чего я от нее ждал, было просто сказать «да» и поцеловать меня. — Я готов пойти против собственного отца, может, даже лишиться дома, быть изгнанным из церкви, и все только, чтобы жениться на тебе в простой гражданской церемонии. Я готов пожертвовать всем, что люблю, ради тебя. Все, что я прошу взамен, это чтобы ты сделала то же. К чёрту религию, если она нас только разделяет, давай станем атеистами и будем растить детей атеистами, если уж на то пошло, мне дела не будет, если только мы будем вместе…

Далия сидела слишком уж тихо. Я уже знал её ответ, когда она высвободила свою руку из моей и сцепила их на коленях.

— Нет, Эрнст. Ты слишком многого от меня просишь. Я не могу отречься от своей религии, даже ради тебя.

Её губы слегка дрожали, когда она произносила эти слова. Она смахнула слезу, пока я сидел и смотрел на нее, не в силах поверить в происходящее, в течение, как казалось, целой вечности.

— Ты все это с самого начала знала, — я сказал тихо, но уже с нескрываемым гневом в голосе. — Зачем ты игралась тогда со мной, если знала, что это ни к чему никогда не приведет?

— Что ты такое говоришь? — Далия подняла на меня свои огромные черные глаза, наполненные слезами. — Я никогда не игралась с тобой! Мои чувства к тебе были самыми искренними… Я никогда не думала, что ты когда-либо спросишь меня… Я думала, что это было обычной детской привязанностью с твоей стороны, что она пройдет со временем, когда ты встретишь кого-то… подходящего тебе. Я никогда не считала тебя своим, хоть и люблю тебя всем сердцем…

Я смотрел ей прямо в глаза, чувствуя себя смертельно преданным той, кому я больше всех доверял. Я не заметил, как начал смеяться тихонько, а затем все громче, уже над собой.

— Ты… Какая же ты лгунья! — я произнес с ненавистью, разделяя каждое слово. — Они все были правы на ваш счет. Вы, евреи… Вы все лжецы. Скажи мне только вот что, вам что, доставляет какое-то садистское удовольствие, играть вот так с людскими чувствами, а потом бить их ножом в спину?

Она смотрела на меня в нескрываемом ужасе.

— Вы и с войной то же самое провернули? Прониклись к нам в доверие, а потом сами же нас предали? Мы жили на этой земле испокон веков, мы впустили вас к себе, когда другие страны избавлялись от вашей поганой нации после того, как узнали ваше истинное лицо, мы обращались с вами как с равными, мы позволили вам сохранить свою религию, и вот как вы нам отплачиваете? Зачем тебе нужно было держать меня при себе все это время? Как удобную защиту от остальных? А теперь я уже не нужен и можно от меня избавиться? Или же у тебя на то другая причина, помимо твоей драгоценной религии? Если бы я был богат, ты бы согласилась? Спорить готов, что да. Уж прости, что я беден, как церковная мышь, и что мой отец не может позволить себе новую машину, только потому что провел четыре года, сражаясь за свою страну и защищая нас от людей, что теперь наживаются на нашем несчастье.

— Эрнст, что ты такое говоришь?! — Далия наконец овладела своим голосом и закричала в ответ, дрожа под тонкой шалью. — Как ты можешь вообще… Я поверить не могу, что я слышу от тебя! Ты прекрасно знаешь, что это все неправда! Я всегда тебя любила! Это все те люди, да? Это они тебя этому научили? Я же знаю тебя, ты не такой, у тебя самое доброе и любящее сердце, ты бы никогда не сказал ничего настолько жестокого, это же все их слова, не твои… Что они с тобой такое сделали?

Она попыталась поднять ладонь к моему каменному лицу, но я перехватил её руку и бросил её обратно ей на колени.

— Они всего лишь открыли мне правду, Далия. Они наконец раскрыли мне глаза, и я рад, что они это сделали. Мне следовало слушать отца с самого начала. Не нужно было и вовсе тогда тебе помогать. — Она уже тихо всхлипывала, когда я поднялся с места и повернулся к ней в последний раз, перед тем, как уйти навсегда. — Я и тебя хочу поблагодарить, Далия. Я чуть было не совершил ошибку, которая бы скорее всего навсегда разрушила мою жизнь. Но больше я такой ошибки не совершу.

Нюрнбергская тюрьма, декабрь 1945

«Я никогда больше не совершу этой ошибки, довериться кому-то, кто сможет использовать это доверие против меня», я обещал себе всю свою жизнь, и тем не менее стоял сейчас, улыбаясь от уха до уха, при виде человека, ожидавшего меня на тюремном дворе, где мы, бывшие лидеры Третьего рейха, а теперь просто военные преступники, совершали наши ежедневные прогулки. В этот раз нас было всего двое, я и он.