Австралийские рассказы - [18]
О дальнейшей судьбе Бойдов можно сказать только, что они живут спокойно и обеспеченно. Сэм принимает как должное то, что он стал советником графства, мировым судьей и членом церковного совета; Джолли приблизилась к совершенству, насколько это возможно на современном этапе развития добродетели. А рыжебородый незнакомец, который первым открыл золотую Рождественскую жилу, забыт так же, как гамлетовский Йорик.
Вильям Эстан
Под плетью, или Погибшая душа
Перевод В. Маянц
Удел человека, как известно, зависит от малейших превратностей судьбы, что в равной степени относится ко всем членам общества — к тем, кто на свободе, а также ко всем прочим, — и трудно было бы ожидать, что каторжники острова Норфолк в 184… году не подчинялись бы этому закону природы. Жизнь каторжника имеет много преимуществ. Например, не нужно ломать бритую голову над тем, как поддержать свою жизнь; не надо заботиться о том, что будешь есть и пить, во что оденешься, где заночуешь. Любвеобильное и благодетельное правительство избавило каторжника от ответственности во всех этих вопросах и таким образом спасло его от многих забот и терзаний. Но даже всемогущее правительство не могло воспрепятствовать тому, чтобы пустяки влияли на судьбу отдельных заключенных, да и всей каторги в целом. Система, которой удалось оградить своих заблуждающихся детей от многих жизненных невзгод, здесь оказалась бессильной.
Вот почему в том, что именно пустяк навсегда (по крайней мере здесь, на земле) отрезал путь к возможному исправлению для заключенного Уолтера Эдуарда Тэппина, № 18–969, осужденного по решению губернатора Рэди, не было ничего из ряда вон выходящего.
В Англии Тэппин был мэром какого-то города. Его осудили за подлог на двадцать один год каторжных работ на Земле Ван Димена; там, в городе Хобарте, он вновь нарушил закон, и тогда его как «каторжника, осужденного за повторное преступление», отправили на остров Норфолк. Первые несколько месяцев жизни в этой колонии он угрюмо покорялся судьбе; в ежегодном тюремном отчете против его фамилии поставили пометку «В», свидетельствовавшую о его добронравном поведении, что давало ему право занять высоко ценимую должность тюремного писаря. Служебные обязанности привели его к знакомству с отъявленным мерзавцем и провокатором Нэчбуллом (который впоследствии был повешен в Сиднее за убийство); как и следовало ожидать, этот негодяй аристократ стал злым гением бывшего мэра. Нэчбулл уговорил Тэппина примкнуть к очередному из тех заговоров, которые он часто устраивал с единственной целью выдать их участников, Тэппин дал согласие и, разумеется, был «продан». Его отстранили от должности (на которую в награду за предательство тут же был назначен Нэчбулл), и на очередном заседании чрезвычайная комиссия приговорила его на этот раз пожизненно. А это означало работу в Лонгриджском карьере. Там за какое-то незначительное нарушение тюремных правил Тэппин отсидел три дня в карцере. Через два дня после того, как он вышел оттуда, судьба сыграла с ним особенно скверную шутку, о которой и пойдет речь дальше. Волею судьбы мистер Дэррел, главный надзиратель Лонгриджа, пришел в ярость из-за пустяка, к которому он, заключенный Тэппин, был причастен не больше, чем «неродившийся младенец», по выражению каторжников.
В тот вечер, когда главный надзиратель Дэррел, который, как «способный и добросовестный чиновник», занимает свою нишу в гордом храме английской истории, окончательно закрыл путь к возможному исправлению заключенного Тэппина, он восседал в своем кабинете в бараках Лонгриджа, выслушивая от своих подчиненных ежедневный отчет. Арестантов уже заперли в бараках, ночные караулы были расставлены. Однако дежурившие днем тюремщики — старшие и младшие надсмотрщики — еще не освободились, чтобы предаться отдыху и развлечениям. Каждый обязан был прежде донести, как прошли последние двенадцать часов, и кроме того, каждый доносил на другого. Система обладала тем великим достоинством, что, поощряя свои покорные орудия обманом и издевательствами гасить в узниках малейшие проблески человеческого достоинства, она доводила эти орудия до той же степени нравственного падения. Тюремщик или надсмотрщик мог добиться повышения в чине и увеличения жалованья, удачно состряпав поклеп на одного заключенного или подстроив каверзу другому; но в любой момент он сам мог свалиться в яму, выкопанную для него собратом по службе, который позарился на его место. В карательных заведениях Земли Ван Димена (в те времена островом Норфолк ведало правительство этой Земли) шпионаж был доведен до совершенства. Слово «шпион» режет английский слух. Тем не менее некий министр по делам колоний собственноручно рекомендовал строить Систему на «тайном шпионаже». Разумеется, совет, исходивший от столь высокого и титулованного лица, был равносилен приказу.
Как и надлежало способному и добросовестному служащему, главный надзиратель Дэррел положил наставление министра в основу своей административной деятельности. Это было еще до того, как на остров прибыл Джон Прайс, и глава Лонгриджа по существу не подчинялся гражданскому коменданту; никто в его дела не вмешивался. Он самочинно вершил суд и расправу над служащими и каторжниками, наказывал не менее сорока человек в неделю, причем не находил нужным хотя бы для виду сообщить об этом по начальству. Конечно, все это было незаконным, ибо Дэррел не был облечен правами судьи. Но в те времена правители острова Норфолк меньше всего заботились о законности. Все дисциплинарные наказания, осуществленные администрацией острова за пять лет, — сто двадцать тысяч дней карцера и еще сотни особых наказаний, таких, как «растяжка орлом», «кляп с уздой», «затыкание в трубу» и «двойные кандалы», — все до единого были незаконными.
