Аврора Флойд - [49]

Если бы Аврора поддалась этому инстинкту, который она называла ребяческим, если бы заставила отправить из Меллишского Парка Стивена Гэргрэвиза, то от каких горьких бедствий, от какой жестокой тоски избавила бы она себя и других!

Бульдог Боу-оу приехал с своей госпожой в ее новый дом; но прошли уже хорошие дни бульдога. За месяц до свадьбы Авроры, через него переехал экипаж на дороге около Фельдена: окровавленный, он отнесен был к ветеринарному врачу. Аврора ездила каждый день в Кройдон к своему больному любимцу, и бульдог всегда узнавал свою любимую госпожу, проводил своим лихорадочным языком по ее белым рукам, в знак той неизменной собачьей привязанности, которая может исчезнуть только с жизнью. Бульдог был и хром, и почти слеп, когда приехал в Меллишский Парк. Для него в гостиной расстилалась тигровая кожа и свои преклонные годы он проводил в роскошном отдохновении, то греясь у каминного огня, то на солнце у окна, как приходила ему фантазия; но как он ни был слаб, а все ковылял за мистрисс Меллиш, когда она гуляла на лугу или в кустарнике около сада.

Однажды она возвратилась с утренней поездки верхом с мужем и отцом, который провожал их иногда на смирном сером жеребце, и, казалось, помолодел от этого моциона, Аврора осталась на лугу в своей амазонке; лошадей отвели в конюшню, а мистер Меллиш с своим тестем пошли в дом. Бульдог увидал Аврору из окна гостиной и выполз на встречу к ней. Прельщаемая необыкновенной теплотой атмосферы, Аврора гуляла, подобрав свою амазонку, и с хлыстиком в руке рассматривая белые буквицы под деревьями на лугу. Она нарвала букет полевых цветов и возвращалась в дом, и в это время вспомнила, что забыла отдать приказание конюху насчет своего любимого пони.

Она перешла чрез двор в сопровождении бульдога, отыскала конюха, сделала нужное распоряжение и возвращалась в сад. Разговаривая с этим человеком, она увидела бледное лицо Стива Гэргрэвиза в окно сараи. Он вышел, пока она отдавала приказание, и нес упряжь в каретный сарай на противоположной стороне двора. Аврора входила в калитку, которая вела из конюшен в сад, но ее остановил жалобный вой бульдога. Быстрая, как молния, во всех своих движениях, Аврора обернулась вовремя, чтобы узнать причину этого воя. Стив Гэргрэвиз своим сапогом, подкованным гвоздями, отшвырнул собаку далеко от себя. Жестокость к животным была одним из недостатков Стива. Он не был жесток к меллишским лошадям, потому что у него было довольно здравого смысла, чтобы рассудить, что его насущный хлеб зависит от его внимательности к ним; но беда была всем другим животным, какие только попадались ему!

Аврора бросилась к нему, как прелестная тигрица, и схватила его за ворот своими тонкими руками. Нелегко было высвободиться из этих рук, сжимаемых гневом, и Стив Гэргрэвиз, застигнутый врасплох, стоял вытаращив глаза на Аврору. Она была выше конюха и стояла над ним, побледнев от гнева: из глаз ее сверкало бешенство; шляпа свалилась с головы и волосы рассыпались по плечам; она была чудно хороша в своем гневе.

— Пустите меня! — проговорил конюх своим тихим шепотом, который от его волнения имел шипящий звук, — пустите меня, или вы пожалеете: пустите!

— Как ты смел! — кричала Аврора, — как ты смел прибить его, мою бедную собаку, мою бедную, хромую и слабую собаку! Как ты смел сделать это? Трус!

Она выпустила его воротник и ударила его несколько раз своим хлыстом, настоящей игрушкой, с изумрудами, оправленными в золото.

— Как ты смел! — повторяла она беспрестанно, и щеки ее из бледных ярко вспыхнули от усилия держать этого человека одной рукой. Хлыст сломался в нескольких местах.

Джон Меллиш, случайно войдя на двор в эту минуту, побледнел от ужаса при виде прелестной фурии.

— Аврора! Аврора! — вскричал он, вырвав у нее конюха и оттолкнув его шагов на десять. — Аврора, что это такое?

Она сказала ему отрывисто причину своего негодования. Он взял сломанный хлыст из ее руки, поднял ее шляпу, которую она, в бешенстве, растоптала ногами, и повел ее через двор к задней лестнице дома. Стыдно и горько было ему думать, что это неоцененное, обожаемое существо сделает что-нибудь неприличное для себя, даже то, что может сделать ее посмешищем. Он сбросил бы свой сюртук и подрался бы с полдюжиной угольщиков, но она…

— Ступай, ступай, моя дорогая! — сказал он с грустной нежностью, — слуги выглядывают и смотрят. Тебе не следовало этого делать; тебе надо было сказать мне.

— Сказать тебе! — вскричала Аврора нетерпеливо: — Когда мне было бежать отыскивать тебя, когда я видела, что он бьет мою собаку, мою бедную, хромую собаку?

— Ступай, душа моя, ступай! Успокойся и ступай.

Он говорил, как будто старался успокоить взволнованного ребенка, потому что видел по судорожному колыханию груди, что эта сильная вспышка кончится истерикой, как, рано или поздно, должно кончаться всякое женское бешенство. Он почти отнес ее по черной лестнице в ее комнату и положил на диван в ее амазонке. Сломанный хлыст он положил в карман, а потом, стиснув свои зубы и сжав кулаки, пошел отыскивать Стивена Гэргрэвиза. Переходя черед переднюю, он выбрал крепкий кожаный охотничий хлыст.