Авраам, Гарри и Джон - [2]

— О, да вы путешественник, мистер…?

— Гарри. Зовите меня просто Гарри. — Я оседлал лошадь.

— А меня зовут Таддеус Хейс. Заезжайте ко мне, если снова будете где-нибудь поблизости.

— Я запомню, мистер Хейс. — Я вставил в плейер кассету Эннио Морриконе и направил лошадь в сторону заходящего солнца. Я не собирался ехать в этом направлении, но получавшийся эффект был чертовски хорош.

* * *

Я двигался сквозь бесконечность, наблюдая, как сама история проходит передо мной: каждый день, каждое событие, каждая дьявольски малая подробность. Некоторые мелочи были просто пугающими. Везде, во всех временах я соприкасался с вечностью всего мирозданья, и в то же время, каждый раз — лишь с какой-то отдельной его частью. Отсутствовала какая-то жизненно важная часть, центр, то, что составляло меня и что было где-то вне обычного существования, и я никак не мог определить местоположение этого центра. Я ощущал себя колонией муравьев, состоящей из мириад отдельных частиц, каждая из которых играет свою роль, но ни одна не знает общей цели своего труда. Где же находится муравьиная матка, где?

Я проснулся.

Это произошло спустя неделю в Вашингтоне. Я находился в южной части города, в комнате ночлежки, снятой мною по приезде двумя днями ранее. Я был весь в поту.

Я вылез из кровати и, не одеваясь, прошлепал к окну. В комнате все выглядело совершенно нормальным, но иногда не стоит быть чересчур уверенным. Я раздвинул занавески и выглянул наружу. Улица была на месте. Что ж, значит, это был всего лишь дурной сон. Постараюсь выбросить его из головы. У меня часто бывают такие сны. Не знаю, значат ли они что-нибудь. Надеюсь, что нет.

Я направился к зеркалу, чтобы побриться. Может быть, все это из-за сна, я вправду не уверен, но мне показалось, что в зеркале отразилось лицо незнакомца. Лицо было узкое и худое, над ним виднелся ежик густых, коротко постриженных черных волос. Не сказать, что вид уж очень отталкивающий, подумалось мне, но если долго смотреть в темные, почти черные глаза, возникало чувство, будто заглядываешь в преисподнюю.

«Господи, подумал я, — должно быть, я слишком долго находился с Тимом Лири. Пора приводить свои мозги в порядок».

Я закончил бритье, умылся и оделся в более подходящую для города одежду. Теперь я выглядел молодым прообразом Джона Уэйна из «Стрелка» Дона Сигеля. По правде сказать, мои штаны и куртка больше соответствовали 1870-м, а не 1860-м годам, но я всегда был новатором в области моды.

На улице все были радостны и счастливы. Ли сдался Гранту, и капитуляция последних сил мятежников перед Шерманом ожидалась со дня на день. Проходя по улице, я думал об иронии последующих поколений, которым эти имена будут больше известны как названия танков.

В половине девятого я был у театра Форда на Десятой улице. На афише было написано: «Бенефис! Последнее выступление мисс Лауры Кин» и, ниже: «Знаменитая эксцентрическая комедия Тома Тейлора «Наш американский кузен». Что ж, я попал туда, куда хотел. Я вошел вовнутрь.

Ко мне подошел швейцар.

— У вас есть билет, сэр? — вопрошающе взглянул он на меня.

— Полиция, — объявил я, продемонстрировав ему значок, позаимствованный у Уаэта Ирпа.

На него это произвело должное впечатление.

— Что вам угодно?

— Кое-кто, если я не остановлю его, намеревается убить президента Линкольна.

— Вы шутите?

— Отнюдь.

Он пропустил меня внутрь.

Я встал за портьерой у колонны в проходе бельэтажа. Еще заранее я тщательно изучил ход событий и знал, когда этот парень начнет действовать. В этом и заключается преимущество предотвращения преступлений в прошлом. Я ждал.

Двадцать минут спустя я увидел темноволосого парня, который прошел мимо меня в сторону частных лож. Я узнал его по фотографиям, данным в розыск. Джон Уилкс Бутс.

Я двинулся вслед за ним. Я знал, что в ложе находится президент Соединенных Штатов. Увидев, как Бутс вошел, я бросился к наружной двери. О, черт! Я не успел вломиться туда раньше, чем этот прыткий мерзавец начал свое дело. Пришлось нажать плечом. Со второго удара дверь поддалась. Я услышал, как Бутс воскликнул: «Sic semper tyrannus!»{«Такова участь тиранов!» (лат.)} — обязательно расскажу об этом Биллу Шекспиру, когда увижу его в следующий раз, — и с пистолетом в руке прорвался через внутреннюю дверь.

Проникнув в ложу таким образом, я, конечно, сбил прицел, и первая пуля лишь попала Бутсу в бок. Однако это сбило его выстрел, и он попал Линкольну в плечо. Заряд, который получал Бутс, был нешуточный, парень вполне мог скончаться и от этой раны, но я пустил вторую пулю ему в затылок.

Капли мозга забрызгали Линкольна, его жену и приглашенных особ. Бутс крутанулся на месте и выстрелил в никуда. Он уставился на меня пустыми глазами. Я понял, что он уже почти мертв и не способен причинить вреда кому-либо, и все же выстрелил ему в грудь — так, на всякий случай. Он выпал из ложи вниз и исчез из виду. Внизу он с треском ударился о сцену.

Я выглянул из ложи. Оказалось, что я был неправ, решив, что Бутс никому больше не причинит вреда. Скатившись в оркестровую яму, он упал на какого-то несчастного музыканта.

Авраам Линкольн взглянул на меня. Он был весь в крови, правда, думаю, это была в основном чужая кровь. В его глазах я увидел то благородство духа, о котором читал раньше. Я был рад, что спас ему жизнь.