Из воспоминаний Владимира Федоровича Клименко (в то время старшего штурмана Богодуховского УАЦ).
30 лет тому назад на территории Белоруссии были проведены крупнейшие учения Советской Армии «Запад-81». При этом мало кто знает о том, что в ходе подготовки к учениям вертолетчиками ДОСААФ была проведена весьма необычная операция…
Подготовка к учениям с нашей стороны (ДОСААФ) началась в 1979 году, когда поступила директива о перегонке нескольких вертолетов Ми-4 (самых худших) в одну из войсковых частей, расположенную в Витебской области. Эти вертолеты должны были стать реальными мишенями в ходе проведения намечавшихся учений «Запад-81».
Для этого отбирались вертолеты, у которых ресурс был на исходе, рассчитывая, чтобы его хватило на эту перегонку, совсем не думая о том, что эти вертолеты надо будет поднимать в воздух еще и через два года — в 1981-м.
Всей этой перегонкой занимался я лично. Сложностей было много, так как техника была на пределе. И в 1979-м, и в 1980-м, и в 1981-м году, до самых учений, гоняли мы свои «четверки» на аэродром подскока для последующего их расстрела на полигоне. И никто тогда не предвидел других проблем.
А в период учений их возникла целая масса.
Сначала поставили нам задачу: перегнать эти вертолеты (20 штук) с аэродрома, куда их пригнали ранее, на полигон. А это 40 км над белорусскими лесами и болотами (или 20 минут полета в «неизвестность»).
Вертолеты, которые по году и по два находились почти что на свалке, нельзя уже было и назвать вертолетами. Охрана к ним почти не выставлялась. Никто за ними не ухаживал, не проводил никаких работ, поддерживающих ресурс.
Все знали, что эти вертолеты пойдут на уничтожение, а потому старались не упустить момент: что- то снимали, откручивали или просто ломали. В общем, как внешний вид, так и внутреннее состояние этой авиатехники оказались ужасающими: остекления были побиты, трубки ПВД сломаны, секции лопастей НВ (несущего винта) повреждены, некоторые приборы, агрегаты, тумблеры сняты или вырваны «с мясом», везде наблюдалось подтекание ГСМ. О чистоте машин и говорить не приходилось (грузовые кабины сделали мусоросборниками).
О недостатках можно было разглагольствовать долго (по радиоаппаратуре и говорить нечего…), но главное даже не в этом, а в том, что календарные сроки и ресурсы большинства вертолетов (и их агрегатов) давно вышли, и по всем летным законам никто не имел права на них летать и, тем более, заставлять летать других.
Идя на это задание, я знал: если что-то случится, то виновных, кроме меня, не будет (письменного разрешения никто не решился дать), поэтому пострадаю в основном я и моя семья. Но я знал, что это нужно не мне и генералам, а нужно Родине.
В этом направлении пришлось поговорить и со своими людьми.
Не все согласились участвовать в рисковом деле, пришлось некоторых заменить и подобрать команду по желанию. Так организовалась группа, которую я назвал «семеро смелых». Кроме меня в нее вошли: правый пилот Сережа Наконечный, бессменный мой борттехник Антон Цегельнюк, старый мой друг инженер ТЭС Сергей Беленко, опытный авиатехник Николай Гришанов и два молодых авиамеханика Саша Песков и Василий Попов.
Этой небольшой группой мы и выполнили все задание.
Конечно, и те люди, которые сменились, тоже потрудились немало, особенно в период подготовки вертолетов к перегонке. Здесь и ремонтные работы, и заправочные (надо было сменить на всех вертолетах ГСМ), а также осмотры, проверки, газовки и другие операции, которые можно было выполнить только на заводе с разрешения конструктора. В конце концов то, что можно было отремонтировать или заменить, мы отремонтировали и заменили. А еще приняли решение от некоторых агрегатов, систем, приборов, тумблеров отказаться, ориентируясь на их нежизненную важность, надеясь больше на свой опыт и на живучесть «Ми-4».
Перегонку начали с наиболее «свежих» вертолетов. На первых порах дело шло неплохо. На слух, визуально, по ощущениям устанавливали и выдерживали заданные режимы полета. Одновременно присматривались к местности, к общей обстановке.
Местность нас не радовала — везде леса, в лучшем случае — болота. Леса были по типу таежных с вековыми елями высотой 30–40 метров. Кое-где встречались вырубки. Так что на благополучный исход вынужденной посадки особых надежд не было.
Двенадцать бортов мы перегнали нормально, а на тринадцатом споткнулись.
Это было 7 августа 1981 года. Было ясно, видимость более 10-ти, ветер 2–3 м/с. Хорошо помню этот Ми-4 № 07 (машина из худших, стояла около года). Взлетели мы с аэродрома подскока в 13.36, шли на высоте 100–150 м. Взяли курс на восток. На 7-ой минуте полета летящий сзади экипаж сопровождения Ю. Нестеренко доложил, что у нас появился дым, а потом и языки пламени из двигателя. В этот момент мы и сами почувствовали, что двигатель начал давать перебои в работе. Вертолет как-бы наткнулся на невидимую стену — скорость, высота, обороты начали падать. Попытка облегчить режим, обеднить смесь (решили, что отказал регулятор «РС-24») ни к чему не привела. Экспериментировать было некогда из-за малой высоты. Надо было куда-то садиться. Впереди просматривалась вырубка с подлеском — все-таки лучше садиться туда, чем на 30-ти метровые «мачты». Немного не дотянув до вырубки, слева под 90° заметили небольшую прогалину в лесу с небольшим ручейком. Резко доворачиваем на нее и… буквально втискиваемся в этот колодец. Размеры той площадки (с узким рукавом по ширине метров 30) были не более 60 метров, учитывая препятствия на заходе (деревья 30–40 метров).