Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции - [81]

.

Хоть письмо императрицы и выглядит откровенно истеричным, это тоже психологически выверенный удар. Николай Михайлович упирает на то, что царь должен ему верить, поскольку он не преследует никаких личных целей.

Александра Федоровна убеждает, что верить ему нельзя, приплетая сюда и обожаемого Бэби (сына Алексея), и нелюбимого Николашу, и мистику, которая может показаться полным бредом нам, но только не Николаю II. С этого времени императрица постоянно требует выслать Николая Михайловича из Петрограда.

Александра Федоровна волновалась не зря. Визит Николая Михайловича был только первой ласточкой. Царя обрабатывают практически ежедневно. Устранить Распутина и сформировать новое правительство его убеждают Пуришкевич (3 ноября), начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский в присутствии Сергея Михайловича (4 ноября), протопресвитер армии и флота Шавельский (6 ноября), глава российского Красного Креста и бывший министр народного просвещения Кауфман (9 ноября), действующий министр народного просвещения Игнатьев (12 ноября). А в конце октября с царем говорил начальник штаба Алексеев и «решительно всё высказал ему»[376].

8 ноября в Ставку прибыл командующий Кавказским фронтом Николай Николаевич. Его императрица особенно опасалась. «Милый, остерегайся, чтобы Николаша не вырвал у тебя какого-нибудь обещания», – предупреждает она мужа. «Они должны дрожать перед своим государем, – будь более уверен в себе – бог тебя поставил на это место (это не спесь), ты помазанник божий, и они не смеют этого забывать»[377].

Похоже, Александра Федоровна переборщила. Царь, перед которым ровным счетом никто не дрожал, устал от ее наставлений и, наученный горьким опытом с письмом Николая Михайловича, просто соврал жене, что о политике они с Николашей вообще не говорили.

Сам Николай Николаевич уверял, что разговаривал с царем «в очень резкой форме», «хотел вызвать его на дерзость». «Мне было бы приятней, чтоб ты меня обругал, ударил, выгнал вон, нежели твое молчание, – горячился великий князь. – Неужели ты не видишь, что ты теряешь корону? Опомнись, пока не поздно. Дай ответственное министерство. Еще в июне с. г. я тебе говорил об этом. Ты все медлишь. Смотри, чтобы не было поздно потом». Никакой реакции от царя Николай Николаевич не добился – «он все молчал и пожимал плечами»[378].

В этом монологе интересно требование ответственного министерства, которое Николай Николаевич якобы выдвигал еще летом 16-го года. «Ответственное министерство» и «министерство доверия» – это общеупотребительные термины того времени. Под «министерством», естественно, понимается кабинет министров, а не какое-то одно конкретное министерство.

«Ответственное министерство» – правительство, ответственное перед парламентом и составленное на основе парламентского большинства. Как в Англии и прочих парламентских монархиях. «Ответственного министерства», кстати говоря, в России нет до сих пор. «Министерство доверия» – более расплывчатое, неюридическое понятие. Это просто такое правительство, которое устраивало бы Думу. Оно могло состоять из думских деятелей, представителей либеральной бюрократии или и тех, и других вперемешку – как получится.

Так вот. Ни летом, ни осенью 1916 года ответственного министерства не требовал даже Прогрессивный блок, который соглашался на более умеренное министерство доверия. Великий князь оказывался радикальнее лидера кадетов Милюкова.

В это же время – в начале ноября – депутатом Думы от кадетов Василием Маклаковым и товарищем министра внутренних дел, бывшим депутатом от октябристов князем Волконским «через свиту великого князя Михаила Александровича была выдвинута идея коллективного выступления великих князей, которое должен был возглавить великий князь Николай Михайлович»[379].

Волконский сказал адъютанту Михаила Александровича барону Врангелю, что «положение могло бы быть спасено выступлением всей императорской семьи In corpore». «Искали, кто из великих князей мог бы взять на себя руководящую роль, – записал в дневнике Николай Врангель. – Остановились на вел. князе Николае Михайловиче, несмотря на низкий нравственный ценз»[380].

Николай Михайлович отказался. Он отказался также от предложения брата – Александра Михайловича – присоединиться к коллективному обращению великих князей.

Вместо коллективного выступления Николай II в один день, 11 ноября, получил еще два политических послания – от Михаила Александровича и Георгия Михайловича. В отличие от вечного оппозиционера с «низким нравственным цензом» Николая Михайловича или оскорбленного своей отставкой Николая Николаевича, этих великих князей трудно было заподозрить в ангажированности. Михаил не касался политики со времен 1905 г., а Георгий вообще никогда никуда не вмешивался, так что их мнение могло иметь особый вес.

Проект письма Михаила Александровича к брату составил Врангель, а отредактировали Волконский и Маклаков. Волконский настоял на смягчении «всех намеков об «уступках» большинству в Думе и пр.», чтобы лишний раз не пугать царя. «Между тем, ознакомленный с мнением Волконского вел. князь очень желал писать государю более решительно, но я его отговорил», – отмечает в дневнике Врангель. Удивительная вещь: снова великий князь оказывается радикальней представителей оппозиционной общественности, а бывший вице-спикер Думы Волконский уговаривает его – от греха подальше – не говорить о Думе!