Август - [10]

— А был ли мальчик? — спросил сам себя Андрей и усмехнулся иронически, вспомнив стокилограммовую тушу кавказской национальности, на его глазах тяжело рухнувшую вчера на палубу.

— Да, «мальчик», конечно, — это сильно сказано. С другой стороны, а кто скажет, что это девочка?

Шутка получилась довольно натянутой. Но лучше отшутиться, чем впадать в панику, поднимать шум и устраивать капитану теплохода сцену с нервическим заламыванием рук и прочими театральными жестами. В конце концов, сначала мальчик был, а потом… потом мальчика уже никакого не было. То, что мальчик был, видели только Петров и неуловимое сексуальное привидение в мини-юбке. А вот то, что мальчика не было — это и доцент с аспирантами, и мужики эти — Саша с Толей, что там стояли на Солнечной палубе, ночью уже, подтвердят любому следователю. Или даже психиатру. Не хватало только санитаров в студии, то есть на борту, конечно. «А ведь вызовут санитаров на ближайшей стоянке и кончится для меня круиз однозначно», — резюмировал Андрей Николаевич невесело и закурил, не испытав вовсе никакого удовольствия. Да и кофе за размышлениями остыл.

— А свидетеля уберут, согласно классике жанра, — продолжал Петров беседовать сам с собой.

— А кто у нас свидетель?

— А свидетель у нас я.

— А есть ли свидетели тому, что я свидетель?

— А вот этого я не знаю. Но именно от ответа на этот вопрос зависит мое дальнейшее поведение и настроение. Нет свидетелей того, что я свидетель — живу тихо и счастливо, потому что ничего не видел, ничего не слышал и ничего никому не скажу.

Что там случилось на самом деле с похотливым кавказцем — меня совершенно не интересует, пусть это волнует его горячих родственников. Дома надо сидеть, за Большим Кавказским хребтом, а не рассекать на пароходах по Руси-матушке. И не лапать наших девушек.

— А вот если кто-то видел, что я видел, то тогда. То тогда мне тем более надо совершенно искренне показывать всем своим видом, что я никакого внимания обращать на печальный инцидент не собираюсь, в голову его не беру, шум поднимать не буду и вообще — я тут отдыхаю и больше меня ничто абсолютно не интересует. То есть, при всех раскладах единственный выход у меня: жить и радоваться. Можно еще, конечно, тихо слинять с парохода при первой возможности, но вот как раз это будет самым неразумным в любом случае. И путешествие сорвется, и деньги пропадут. И настроение испорчено, а главное, подозрений куда больше вызовет мое внезапное исчезновение. А уж найти человека в наше время сплошной компьютеризации баз данных и абсолютной продажности чиновных лиц, базы данных сохраняющих.

— Ну, так что, Андрей Николаевич? Радуемся жизни?

— Однозначно! Тем более, что кирпич на голову все равно неожиданно свалиться может, и никакой страховой полис от этого не спасет.

Петров облегченно затянулся крепким дымком, затушил сигарету, приветственно покивал головой проходящей мимо пожилой парочке в шортах и отправился в ресторан на завтрак.

* * *

В это же самое время на нижней палубе теплохода «Петербург», в скромной трехместной каюте без удобств, с одним круглым иллюминатором чуть выше ватерлинии, слова вылетали, скрещиваясь очередями «дружественного» огня.

— Толян, ты вообще отмороженный на голову стал, ты это-то хоть замечаешь за собой? — Анчаров, жилистый поджарый узбек с роскошной шапкой черных с ранней проседью волос, сидел на своем диванчике в одних боксерских трусах. Не сидел, нет, ёрзал, еле сдерживаясь, чтобы не соскочить с места и не заорать во весь голос. Но орать было нельзя и потому Саня шептал еле слышно, но с такой экспрессией, что и вправду, похоже было на крик. Массивный серебряный крест на черном гайтане раскачивался на груди, мокрой еще, в капельках воды из общего для нижней палубы душа. Мокрое полотенце в руке взлетело в воздух и не больно, но обидно хлопнуло по голой коленке высокого плечистого блондина-красавца.

— Это что еще за жесты, майор? — Муравьев цепко перехватил худую волосатую руку своей клешней и потянул на себя. Легонький Анчаров чуть не слетел на пол, но тут же, ловким движением кисти в сторону большого пальца захватившей его могучей ладони, без особого усилия выдернул руку и выпрямился, смешно нависнув пружинистой фигуркой над собеседником.

— Виноват, товарищ подполковник, вспылил, исправлюсь, — иронически протянул майор, успокаиваясь. — Нет, ну, в самом деле, Толя! А вдруг кто-то видел, как мы это тело за борт опускали? Он же живой еще был, наверняка, вдруг очнулся в воде и выплыл?

— Да что ты меня за идиота держишь, Саня?! Не оставалось другого выхода, быстро все делать надо было — быстро! Время принятия решения и концы в воду, — неловко скаламбурил Муравьев и нахмурился, задумавшись.

— Ага, летчик недоделанный! А взрывчатка эта — последняя? А «грызун» этот — один здесь был?

— Вертолетчик я, Саня, да и то, в другой жизни, уж 20 лет прошло, не вспоминай лучше, — снова вздохнул Толян. — Сумку со взрывчаткой мы к телу привязали, так что всплывут они вместе вряд ли — тяжелая сумка — килограммов сорок, не меньше. А уж выплыть тем более невозможно, даже если он и очнулся, что маловероятно.