Август - [46]

Обрадовавшись, Август решил выставить в неприглядном свете и ленсмана, и пастора, не заботясь о том, разумно это или нет. Преисполненный недобрых чувств, он начал с пастора: хельгеланнец, у которого, возможно, и вши есть, а уж под носом-то наверняка не слишком чисто. Поглядел бы он лучше, как выглядит капитан на океанском пароходе: широкий золотой кант на фуражке и на рукавах, золотые звёзды на куртке, золотая цепь на животе, золотая ручка с золотым пером, золотой портсигар, золотые часы, золотое кольцо, словом, куда ни глянь, всюду золото. Никакого сравнения с капелланом Твейто, он-то из здешних, только и делает, что жуёт свою жвачку да краснобайствует, и ровным счётом ничего не знает, ну куда уж хуже?

Причетник улыбнулся и слегка кашлянул. И тогда Август решил ленсмана не трогать. Причетник Йонсен, как уже было сказано, ручаться ни за что не может, но вот есть здесь такой кузнец... Несколько лет назад в Верхнем Поллене поселился один кузнец со своим семейством, звать его Эйде Николаисен, у него жена и целый выводок детишек. Приехали они из Стокмаркнеса, очень бедствовали, но им всё время помогала местная управа. Вот пусть Август там и поспрошает. О самом кузнеце ходит недобрая слава, он явно и с полицией имел дело, и жена у него совершенно замученная, но дети, может, окажутся вполне подходящие.

— Да плевать, какие там родители! — воскликнул Август. — Не имеет значения, из детей могут выйти и губернаторы, и президенты, я вдоволь такого понагляделся, когда скитался по свету. Вот, к примеру, у индийского короля даже не было рубашек с крахмальными воротничками, если не считать тех, что я дал ему поносить, когда ему пришлось впервые танцевать во дворце. Ну и что с того!

Тут и у причетника лицо окаменело, и, чтобы поскорее закончить этот разговор, он сказал:

— Да-да, попытайте счастья у кузнеца.

Вот теперь Августу и впрямь удалось кое-что сделать, он получил вроде как обещание отдать ему двух детишек, точнее, двух мальчиков пяти и шести лет, один, стало быть, немного постарше, оба большеглазые и худые, словом, то, что и требовалось. Оба были неухоженные, может, даже хулиганистые, но для усыновления очень даже годились. К тому же у них были голубые глаза, и сами они были с виду здоровые. Наверняка понравятся Ане Марии.

Августу удалось заручиться лишь предварительным согласием, до тех пор пока будущая приёмная мать не завершит дело, а она была готова прийти хоть завтра. У кузнеца не было особых возражений, он скорее был доволен, трудней оказалось уговорить мать: она в голос рыдала, отчего и у малышей сделался несчастный вид. Пренеприятная вышла сцена: бесшабашный моряк и сам растрогался, какое свинское поручение на него взвалили и какой он был дурак, когда согласился на это.

— Вот возьмите, — пробормотал он и сунул матери несколько бумажек. — Купите на них что-нибудь для семьи! Будем считать, что мы уговорились. И не тревожьтесь, ваши дети попадут к добрым и хорошим людям.

Мать ещё пуще разрыдалась, может, подумала, что ей выплачивают задаток и что теперь она продала своих детей. Пришлось Августу положить конец этой сцене.

— А если вы через какое-то время захотите получить их обратно, это тоже можно будет устроить, не надо плакать, ведь не силком же их забирают! — сказал он.

Домой Август вернулся в более спокойном расположении духа, его поход увенчался успехом, принёс, так сказать, ощутимые результаты: вот вам, пожалуйста, два мальчика, разве они не хороши? «Да, конечно», — ответила Ане Мария, однако по её тону можно было догадаться, что Август сделал совсем не то, что ей бы хотелось; нет, нет, она не могла удержаться, чтобы не помянуть некий план, о котором шла речь несколько дней назад, так вот, что он по этому поводу думает? Август оправдывался тем, что в этом случае детей пришлось бы ждать чуть не целый год. А кроме того, продолжал он, ей не следует забывать, что это дети не из простых, они из Верхнего Поллена, это своего рода большой успех. Но коль скоро, оскорблённым тоном завершил он свою речь, коль скоро Ане Мария откажется от этих детей, он возьмёт их себе, да-да, лично он, Август, возьмёт их себе. Потому что в жизни своей ещё не видел таких милых, таких замечательных детей, он вообще не удивится, если в будущем они достигнут высокого положения, он даже не хочет сейчас говорить, какого именно.

Короче, дело сладилось. Ане Мария вернулась домой, часть дороги она вела мальчиков за руку, а часть тащила их на спине. Она много возилась с детишками, то кормила их, то брала с собой в лавку, чтобы показать народу, покупала для них всякую всячину, одежду, обувь, мало того, принялась и сама шить для них, словом, была чрезвычайно занята.

И пошли у них игры да забавы с утра до вечера, мальчикам жилось хорошо, их кормили, их ласкали, они играли с другими детишками и к вечеру просто с ног валились от усталости. Правда, иногда на них нападала тоска, они плакали, вспоминали родной дом, но Ане Мария действовала в таких случаях весьма проворно и умела тут же утешить их, два раза водила к родителям, а потом приводила обратно к себе. Однажды они попросились заночевать в Верхнем Поллене, чтобы показаться прежним дружкам в новой одежде, но через несколько дней мать сама отвела их в Поллен. Не обошлось, конечно, без слёз, когда мать собралась обратно домой, но приёмный отец, Каролус, успел тем временем купить им два маленьких топорика, чтобы ребятишки могли нарубить дров и тем заработать себе на сласти.