Авеню Анри-Мартен, 101 - [84]

— Где бы вы хотели поужинать? — ласково спросил он и осекся, встретив ее грустный и расстроенный взгляд. Остановившись на тротуаре, он прижал ее к себе.

— Я знаю, о чем вы думаете, моя милая. Забудьте обо всем этом на некоторое время. Ни ваши страхи, ни ваши слезы мертвых не воскресят… Выбросьте из вашей прелестной головки все эти мысли о смерти — время для нее пока не настало. Поплачьте, малышка! Лучше видеть ваши слезы, чем эти молчаливые муки, перед которыми я чувствую себя беспомощным. Вы не представляете, как много я отдал бы за то, чтобы видеть вас снова веселой и беззаботной, чтобы вы вновь почувствовали себя счастливой. Леа, ведь вы такая сильная, такая смелая, вы не должны падать духом. Держитесь, вы в состоянии все это пережить!

Леа убаюкивал этот убедительный и теплый голос. Неважно, что Франсуа ошибался: ведь она не была ни сильной, ни смелой, она была только лишь хрупкой девушкой, брошенной в водоворот жизни и унесенной далеко от своих грез в новый, незнакомый ей и жестокий мир, который не признавал никакой слабости. Со времени варварской бомбардировки Орлеана Леа осознала, что в ней есть жизненная сила; она считала, что сможет снова убить кого-нибудь, если это потребуется. Однако сейчас, плача в объятиях этого сильного мужчины, она хотела быть лишь маленьким ребенком, которого утешают.

— Ну, все в порядке? Держите платок и вытрите глаза.

Леа вытерла слезы.

— Как вам это удается — быть такой прекрасной, несмотря на покрасневшие глаза и унылый вид?

Она слегка улыбнулась и тяжело вздохнула.

— Я хочу есть.

Франсуа громко расхохотался.

— Ну, пока вы в состоянии испытывать голод, я могу за вас не бояться. Но надо поторопиться, если мы хотим вернуться до комендантского часа. А хотите, пойдем к моим друзьям на улицу Сен-Жак?

— О! Конечно! Мне нравится и Марта, и ее кухня.

На улице Сен-Жак было много народа, но частная гостиница и ресторанчик оказались пусты. Марта и ее невестка, увидев их, удивленно воскликнули.

— Месье Франсуа! Мадемуазель Леа! Как мы рады вас видеть!

— Есть какие-нибудь вести о вашем сыне?

Марта огляделась, словно опасаясь, что кто-то может скрываться за сверкающим рядом кастрюль, висящих на стене, и шепотом сказала:

— Он прячется в лесу в Дордоне. Хоть это и нелегко, но все же лучше, чем гнуть спину на работах в Германии.

Ужин, хоть и скромный, был, как обычно, превосходен.

— Они присылают мне по капельке мяса.

Леа, которая выпила немного вина, рассмеялась, представив, как гусиные и утиные ножки и крылышки выскакивают из огромной капельницы. Чтобы окончательно развеселить ее, Тавернье начал шутить, придумывая самые забавные истории. В ее присутствии он чувствовал себя настоящим остряком. Он принялся рассказывать последние анекдоты, подражая королю французского юмора Саше Гитри, который язвительно высмеивал оккупантов. И Леа весело смеялась…

— Как хорошо быть молодым и беззаботным! — улыбнулась Марта, принеся десерт.

Обнявшись, они вышли из ресторанчика Марты. Улица Сен-Жак была темна и пустынна. До них доносился запах роз, принесенный ветром из Люксембургского сада. Леа откинула голову и закрыла глаза, чтобы лучше насладиться этим мимолетным ароматом. В ее позе была такая расслабленность и нега, что руки Тавернье невольно скользнули под ее лифчик и юбку. Она не стала его останавливать…

Ничего не сказав Леа, Франсуа Тавернье оставил Руфь большую сумму денег, чтобы та уладила вопрос с жалованьем Файяру и пяти сельскохозяйственным рабочим, которые постоянно трудились на виноградниках. Добродетельная гувернантка вначале отказывалась брать деньги, но Франсуа постарался убедить ее, что это позволит Леа немного отдохнуть от повседневных забот о хозяйстве Монтийяка. Это был действительно веский довод. Он снабдил деньгами и Лорана, бросив на ходу, что тот вернет ему долг после войны…

Камилла каждый день выходила с Шарлем на прогулку в Тюильри или Люксембургский сад. Иногда ей составляла компанию Франсуаза со своим малышом. Два-три раза во время этих прогулок к ним присоединялся Отто Крамер; Камилла тут же уходила — под предлогом то занятости, то важной встречи. От одного вида немецкой формы ей становилось не по себе. Однажды при появлении Крамера Камилла почувствовала себя крайне неловко: чтобы не обидеть Франсуазу, она вынуждена была поздороваться с ним за руку. Отто, однако, оказался очень тактичным — он прекрасно понял состояние молодой женщины и больше не приходил на свидание с Франсуазой, если знал, что она прогуливается вместе с Камиллой.

Из передачи радио Лондона Камилла узнала, что Лоран уже находится в Северной Африке.

Побывав в «Волчьей долине», Леа стала более спокойной и даже повеселела. Погрузившись в «Замогильные записки», она теперь бредила лишь Шатобрианом, немало забавляя этим Франсуа Тавернье, которого видела на Университетской улице почти каждый день.

Между тем Лауру невозможно было узнать. Одеваясь, как кокетка, и в открытую куря английские сигареты, она зачастила в «Пам-пам» и «Колизей» и танцевала на тайных вечеринках под музыку Алекса Комбелля и Джанго Рейнхарта, пластинки которых быстро «заездили» на патефонах танцевальных курсов и баров. Посетителей в них, кстати, хватало. Благодаря Лауре домашнее меню в последнее время стало разнообразнее. То она приносила сливочное масло, то — кофе, сахар или картофель. И где только она брала деньги, если килограмм сливочного масла на черном рынке стоил 350 франков, а кофе — от 1000 до 2000 франков? На вопросы своих тетушек Лаура отвечала: