Авеню Анри-Мартен, 101 - [53]

— Дело чести — продолжать войну.

— Какими силами? Вы забыли, что французская армия потерпела поражение всего за несколько дней.

Леа отвернулась; перед глазами у нее стояла орлеанская дорога и группы грязных, небритых, оборванных солдат, бросавших оружие, чтобы бежать быстрее, грабивших брошенные дома, выбрасывающих мирных жителей из их машин…

— Но давайте вернемся к мадам д’Аржила. Я постараюсь использовать то небольшое влияние, которым обладаю, чтобы помочь ей. Это все, что я могу вам обещать. Если мне удастся добиться ее освобождения из форта «А», сделайте так, чтобы она вела себя спокойно, поскольку за ней будут следить еще внимательнее, чем до ареста. В противном случае я потеряю не только доверие — мое вмешательство, несомненно, повлечет за собой отправку на Восточный фронт. Я боюсь этого не из-за себя, а из-за Франсуазы и сына. Мне не хотелось бы оставлять их одних до того, как я смогу укрепить их положение.

Леа встала.

— Спасибо.

Она направилась к двери гостиной и крикнула:

— Франсуаза! Франсуаза! Фредерик! Вы можете войти.

— Ты с ума сошла — так кричать! Ты же разбудишь Пьера! — выговорила ей Франсуаза.

На следующий день Леа получила не только новый аусвайс, но и билет первого класса на поезд до Бордо, который должен был отправиться через два дня. Это время она использовала на то, чтобы сходить с Франсуазой в кино и театр и успокоить тетушек, расстроенных ее отъездом. Альбертине она оставила письмо для Франсуа Тавернье на случай, если он заглянет на Университетскую улицу, чтобы справиться о ней.

Париж она покинула без сожаления.

13

По прибытии на Сен-Жанский вокзал в Бордо Леа ожидал сюрприз: на перроне ее встречал Матиас. Она увидела его сразу, еще до того, как остановился поезд. Коротко, почти наголо подстриженный, он, казалось, стал выше и сильнее. Леа почувствовала радость и одновременно необъяснимую тревогу.

Он поспешил взять ее чемодан, расцеловал в обе щеки и с минуту переминался с ноги на ногу, как бы не зная, с чего начать разговор, затем проводил ее к поезду в Лангон. Когда они расположились в купе, он взял ее за руку, но Леа высвободилась.

— Я хотел первым сообщить тебе хорошую новость: мадам Камиллу выпустили из форта «А».

— Она дома?

Матиас немного смутился.

— Нет, ее перевели в лагерь Мериньяк…

— И это ты называешь хорошей новостью?

— Да, потому что в лагере Мериньяк у узников больше свободы, охрана там состоит из французов, и я знаю директора.

— Мне все равно, знаешь ты директора или нет, я хочу только одного: чтобы Камиллу освободили.

— Потерпи, этим занимаются, это всего лишь вопрос времени. Поверь мне, вырвать ее у Дозе было не так просто, пришлось несколько раз встретиться с ним.

— Встретиться… Кому? Тебе?.. Ты знаком с этим негодяем?

— Ну-у, негодяй — это слишком сильно сказано. Просто у него особая работа: поддерживать порядок в таком городе, как Бордо, где кишат английские шпионы, коммунисты и другие ловкачи, которые так и норовят устроить заваруху!

Леа бросила на него убийственный взгляд.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? — процедила она сквозь зубы, чтобы не услышали соседи.

— Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что если ты и Камилла не перестанете сочувствовать Сопротивлению, то будете казнены. А я не хочу, чтобы тебя казнили!..

Леа пожала плечами и съежилась в уголке скамейки. Она была тронута этим внезапным и наивным проявлением чувств со стороны Матиаса, но вместе с тем испугана мыслью о том, на что он способен. Такой, каким он сейчас ей открылся, Матиас мог пойти на все, чтобы понравиться ей, и, конечно, на предательство. Какие у него могли быть дела с немцами?.. Она предпочла поскорее сменить тему беседы и заговорила о виноградниках, поместье, а потом сделала вид, что уснула.

На вокзале она с радостью увидела свой голубой велосипед, который привез с собой Матиас. Несмотря на холодный ветер со стороны поместья Приулетт, Леа раньше Матиаса оказалась у белых столбов, обозначавших въезд на территорию имения Монтийяк. В какой-то миг она поймала себя на том, что напрягает слух, ожидая услышать голос отца.

В большой кухне, мощенной каменными плитами, их ожидал ужин. В почерневшем камине горел огонь, заставлявший сиять медные кастрюли и тазы, развешанные на побеленных известью стенах. Длинный стол, покрытый голубой клеенкой, был сервирован по-праздничному. Расставленные у камина кресла из гостиной — это было первое, на что обратила внимание Леа. Проследив за ее взглядом, Руфь сказала:

— У нас не так много угля и дров, чтобы обогревать вторую комнату. А здесь мы используем тепло плиты, которую разжигаем, чтобы готовить еду, а вечером подбрасываем в камин охапку виноградной лозы — для удовольствия. Из-за этого холода кухня стала самым уютным местом в доме. Бывают дни, когда мы не решаемся разойтись по своим комнатам. Несмотря на грелки, постели словно ледяные. Мне-то еще ничего, я выросла в суровых условиях: в Эльзасе гораздо холоднее, чем здесь, но твои сестра и тетя очень страдают. У них обморожены ноги и руки, у меня же только руки, да и то лишь потому, что приходится мыть посуду в ледяной воде.