Аве, Цезарь - [6]

Трубка запрыгала в руке Мистикиса: он вспомнил кошмарный сон!

Словно угадав его состояние, бархатный голос уточнил:

— Пистолет заряжен холостыми, можете проверить. По условному сигналу — оранжевой ракете — вы должны палить в воздух и кричать: «Вале Бесс, аве Цезарь!» Как видите, Мистикис, мы даем вам не бог весть какое поручение, так что успокойтесь.

— Послушайте, вы вероятно ошиблись! — взмолился Мистикис, обливаясь холодным потом. — Я не состою ни в какой органи…

Но голос спокойно и властно продолжал:

— Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, старайтесь не попадаться в поле зрения телекамер. Начнется паника, и вы сможете затеряться в толпе. В случае ареста вас ждет неделя тюремного заключения, которое, уверяю вас, ничуть не хуже вашего нынешнего заточения. В случае невыполнения приказа — смерть. Таков закон организации «АВЦ».

— Но я не член вашей организации! — завизжал Мистикис, и трубка опять запрыгала в его руке. — Это гнусный шантаж! Это… это!…

Короткого бархатного смешка было достаточно, чтобы Мистикис снова лишился дара речи.

— Нервы следует держать в нервных клетках, господин Мистикис. Что же касается вашего членства, не стоит так легкомысленно отрекаться. Взгляните-ка лучше в зеркало!

На том конце повесили трубку.

Дрожащей рукой Мистикис пошарил по ночному столику и свалил на пол светильник. Послышался звон разбитого стекла.

Чертыхаясь и натыкаясь на стены, он добрался до ванной комнаты, включил свет и бросился к зеркалу.

Оттуда на него уставилось перекошенное лицо, на левой щеке которого пламенело четкое оранжевое клеймо.

Мистикис диким взглядом обвел, комнату. Стены закачались, и ему показалось, что он снова находится внутри полого куба, зажатый со всех сторон телевизионными экранами, на которых раскаленным железом светился, множась на глазах, зловещий оранжевый вензель…

«Может, это всего лишь продолжение ночного кошмара?…»

Мистикис включил воду, схватил губку, с трудом намылил ее — мыло несколько раз выскальзывало из рук — и принялся остервенело тереть левую щеку. Затем сунул голову под кран и долго стоял так, не решаясь взглянуть в зеркало. Наконец решился, медленно поднял голову: клеймо пламенело еще ярче, еще отчетливее…

Мистикис рванулся в комнату, но в темноте наткнулся на что-то, больно ударился и бросился обратно в ванную: ему показалось, что в комнате кто-то есть. Трясущейся рукой он рванул задвижку и, убедившись, что дверь заперта, прислушался. Хлещущая из крана вода заглушала все остальные звуки. Он метнулся к крану, перекрыл воду и снова приник к двери.

В доме царила тишина, лишь монотонно капала вода из плохо закрытого крана. Мистикис набросился на кран, словно тот был причиной всех бед, и наверняка свернул бы его, если бы в этот момент за дверью не послышались шаркающие шаги.

У Мистикиса подкосились ноги, он сел на кафельный пол. Затем, как затравленный зверек, заметался в поисках убежища. Не найдя ничего, он забился под раковину.

Кто-то подергал дверь, постучал. Мистикис затрясся и, сжавшись в комочек, заскулил жалобно, по-собачьи.

— Господин Мистикис! — позвал из-за двери старушечий голос. — Вам тут бандерольку какую-то принесли, в ящик хотели сунуть, да я не дала, знаю, что вы в ящик неделями не заглядываете! Вы меня слышите, господин Мистикис?… Куда ее положить? Тут что-то тяжелое, как бы не разбилось…

Плечи Мистикиса сотрясались в беззвучном плаче.

Старушка опять постучала в дверь, на этот раз громче и настойчивее:

— Может, вам плохо, господин Мистикис? Может, я за санитарами сбегаю? Я мигом обернусь…

Шаги зашаркали и стихли в глубине коридора.

Мистикис поднялся с пола, невольно взглянул на себя в зеркало и, снова взвыв, бросился к двери. Он стучал в нее руками, пинал ногами, бился головой и орал «Откройте!». Охваченный ужасом, Мистикис забыл, что минуту назад сам закрыл дверь на задвижку. А когда вспомнил об этом и открыл дверь, по коридору к нему спешили два дюжих санитара в синих халатах. За ними семенила старушка, держа в руках небольшую продолговатую бандероль.

Прикрывая ладонью левую щеку, Мистикис покорно двинулся им навстречу…

II

Полицай-президент Гураррского королевства господин Пак-пак сидел в огромном, похожем на конференцзал кабинете. За его спиной высилась статуя Фемиды.

С кем любезничал полицай-президент, поглаживая бока розового телефона, знал не только он и не только дежурный диспетчер, минуту назад связавший его кабинет с будуаром королевы. О том, что между господином Пак-паком и ее величеством существует иная связь, кроме телефонной, был хорошо осведомлен и стоявший в дверях кабинета грузный лысый мужчина. Это был Фоббс, начальник апримской полиции.

Господин Пак-пак не замечал его, продолжая сопеть в трубку:

— Так, может, я это самое… подскочу, а?… Какого посланника, это самое?… Да брось ты!… Что?… Гы-гы-гы!…

Фоббс закашлял, чтобы обратить на себя внимание. Он понимал, что в такие минуты лучше не беспокоить шефа, а тихонько прикрыть за собой дверь. Однако дело было чрезвычайной важности, и глава столичных полицейских решительно шагнул вперед.

— Господин полицай-президент! — оглушительно рявкнул он, ибо не умел говорить нормальным голосом даже с начальством, — разрешите обратиться?